Даниил Андреев

Роза Мира (Часть 2)

безопасности, можно сколько

угодно посмеиваться над верой в существование этих рогатых

безобразников, но не стоит желать даже смертельному врагу более

близкого с ними знакомства. А так как жертв, павших в Биаск,

насчитывается всего десятки, чертей же, нуждающихся в их

гаввахе, - многое множество, то они выколачивают гаввах из

своих жертв всеми способами, какие в состоянии измыслить.

Жертвы Биаска - это те, кто был в Энрофе растлителями духа.

Такие преступления расцениваются столь сурово потому, что они

приносят больше кармического вреда для тысяч человеческих душ.

Даже палач, от руки которого погибли физически сотни людей, не

принес такого ущерба, как те, про кого сказано в Евангелии:

'Кто соблазнит одного из малых сих, верующих в Меня, тому лучше

было бы, если бы повесили ему мельничный жернов на шею и

потопили его во глубине морской' (Матф. 18, 6). И даже если бы

Ярославский или Бедный были в своей частной жизни добрыми

людьми, это не спасло бы их от посмертной судьбы, ждущей

растлителей духа.

Ниже Биаска зияет Амиуц: вертикальные щели. Падающий как

бы застревает, подвешенный в полной беспомощности. А так как

щели ведут в Гашшарву, то несчастный оказывается висящим прямо

над гнездилищем демонических сил Шаданакара. Здесь те, кто

сочетал сознательный садизм с огромностью злодеяний.

Но из вертикальных щелей Амиуца есть и боковые

ходы-тупики. Это Ытрэч, планетарная ночь, длящаяся от начала

формирования Шаданакара до конца существования нашей планеты в

Энрофе, то есть до истечения второго (будущего) эона. Здесь

были очень немногие, например Иоанн Грозный. А дальше есть еще

один слой, совсем особый: деянию Иуды Искариота соответствовал

только он. Называется он Журщ, и никто никогда, кроме Иуды, в

этот слой не вступал.

Ясно, конечно, что о страданиях, переживаемых в слоях

ядра, мы не можем себе составить даже отдаленного

представления.

И вот описание подошло к последнему из слоев - кладбищу

Шаданакара. Мне никак не удавайтесь расслышать точно его

наименование: иногда казалось, что оно звучит как Суфэл, иногда

же более правильным мне казалось Суфэтх, и вопрос остался

нерешенным. Сюда из нижних страдалищ опускаются упорствовавшие

во зле. Здесь их скорлупы - остатки шельта - покидаются

монадами. Монады выпадают из Шаданакара вообще, чтобы начать

все сначала в непредставимых пространствах, временах и формах.

И все же это лучше, чем провал сквозь Дно Шаданакара на

Галактическое Дно: здесь монада не выпадает, по крайней мере,

из Космического Времени.

Но шельт - живой, это самосознающее, хотя и низшее 'я'; в

Суфэтхе он едва шевелится, постепенно выдыхая остатки жизненных

сил. Это и есть та смерть вторая, о которой говорится в

Священном писании. Искра сознания теплится до конца, и мера ее

мук превышает воображение самих демонов. Сюда до сих пор не

может досягнуть никто из Света, даже Планетарный Логос. Братьям

синклитов Суфэтх может быть виден иногда, но не изнутри, а из

соседних слоев. Тогда они различают пустыню, над которой стоит

тускло-лиловым солнцем Гашшарва - антикосмос Гагтунгра.

К счастью, за всю человеческую историю набралось лишь

несколько сотен монад, падавших до Суфэтха. Из них только

несколько единиц оставили след в истории, ибо все крупные

монады нисходящей направленности затягиваются в Гашшарву. В

Суфэтхе - те, кто не нужен и Гагтунгру. Из исторических

деятелей я знаю только об одном - о Домициане, в следующем

воплощении, после падения в Пропулк, ставшем маршалом Жюлем де

Рэцем, тем самым, который сперва был сподвижником Жанны д'Арк,

а потом - злодеем и садистом, купавшимся в ваннах, устроенных

из внутренностей убитых им детей. Сброшенный в Ырл, он в

следующей инкарнации в Энрофе опять запятнал себя великими

злодеяниями в эпоху инквизиции. После третьей кончины он в

третий раз прорезал все слои преисподней, достиг Суфэтха и был

выброшен из Шаданакара, как шлак.

Я хорошо знаю, что гуманистическому сознанию нашего века

хотелось бы встретить совсем другие картины, чем те, какие

намечены мною в этой главе. Одних отпугнет то, что мои

свидетельства покажутся им слишком напоминающими, несмотря на

все отличия, популярные образы, исток которых - в историческом