За эти века Богоматерь Мария исполнила Свое восхождение из
мира в мир. Помощница всех страждущих, особенно всех мучающихся
в преисподних, Всеобщая Заступница и Великая Печальница за всех
и за вся, Она, так же как Ее Сын, пребывает в Мировой
Сальватэрре, принимая для нисхождения в другие слои
светозарно-эфирное облачение. Спаситель, пребывающий, как
Планетарный Логос, во внутреннем чертоге Сальватэрры, уже много
столетий обладает властью облекаться в создаваемые Им
светоносно-эфирные тела: таким Он нисходит в затомисы, общаясь
там с синклитами метакультур. Его мощь возросла неизмеримо;
однако смысл процессов, совершавшихся в эти два тысячелетия в
наивысших мирах Шаданакара, мы воспринять сейчас еще не в
состоянии, хотя с точки зрения метаистории в них заключается,
очевидно, самое главное.
Но если потусторонняя борьба Иисуса Христа с демоническими
силами ознаменовалась рядом мировых побед, то недовершенность
Его миссии в Энрофе сказалась в неисчерпаемом множестве
трагических следствий.
Самое учение оказалось искаженным, перепутанным с
элементами Ветхого Завета, - как раз теми элементами, которые
преодолевались жизнью Христа, а если бы эта жизнь не оказалась
оборвана, были бы преодолены окончательно. Основная особенность
этих элементов - привнесение в образ Бога черт грозного,
безжалостного судьи, даже мстителя, и приписывание именно Ему
бесчеловечных законов природы и нравственного возмездия. Эта
древняя подмена служит немалым тормозом на восходящем пути
души: спутанность в сознании божественного с демоническим
заставляет свыкнуться с идеей оправданности, предвечности и
неизменности тех самых законов, ответственность за которые
несет Гагтунгр и которые должны быть облегчены, одухотворены,
изменены в корне. Такое снижение уровня этического понимания
естественно ведет к сосредоточению внимания на своем личном
спасении, а импульс социального сострадания и активное
стремление к просветлению мира оказываются в параличе.
Недовершенность миссии Христа сказывается и в том, что
материальное начало в природе и плотское в человеке не
дождались предназначенного им просветления во всеобщих
масштабах, а не в одном только естестве Самого Христа. И,
оставшись непросветленными, они были выброшены христианскою
церковью за пределы того, что обнималось ею, что ею принималось
и благословлялось. Таинства крещения и причащения отрезали
неофита от языческого оправдания самодовлеющего плотского
начала; никакого же иного осмысления, высшего, не давалось. Эта
аскетическая тенденция христианства, едва смягченная
компромиссным институтом таинства бракосочетания, эта
поляризация понятий 'духа и плоти', которую влекло за собой
христианство во всех охваченных им культурах и которая привела
в конце концов к безрелигиозной эре цивилизации, - все это не
было простой случайностью или хотя бы явлением только одного
исторического плана. Напротив, в этом отразилась особенность,
свойственная христианству в его метаисторической судьбе, -
особенность, предопределенная именно оборванностью миссии
Христа в Энрофе.
Главное же, в Энрофе вообще не совершилось коренного
сдвига. Законы остались законами, инстинкты - инстинктами,
страсти - страстями, болезни - болезнями, смерть - смертью,
государства - государствами, войны - войнами, тирании -
тираниями. Образование церкви в человечестве, обремененном
прежней самостью и не огражденном от темных инспираций, не
могло вызвать того стремительного прогресса - духовного и
нравственного, который совершился бы, если бы Гагтунгр не
оборвал жизнь Христа. Поэтому девятнадцать веков человечество
двигалось по изломанному, зигзагообразному, неравномерному и
односторонне суженному пути: он - равнодействующая между
работой Провиденциальных начал и яростным воздействием
Гагтунгра.
Половинчатый характер победы великого демона поверг его в
длительное состояние, которое ни с каким человеческим, кроме
предельной ярости, сравнить невозможно. Это неистовое бушевание
доносилось и в Энроф, порождая небывалые волнения на
поверхности всемирной истории. Ряд тиранов-чудовищ на престоле
Римской империи, которым ознаменовался I век новой эры, их
злодеяния, не сравнимые ни с чем,