Даниил Андреев

Роза мира (Часть 3)

- то ядро абсолютной тирании, которое, по мысли его

создателя, должно было организовать в себе и вокруг себя

молодой дворянский класс, послушное орудие новой

государственности. Вряд ли можно сомневаться в том, что

опричнина мыслилась лишь первым этапом на пути превращения в

зону абсолютной тирании всей страны, хотя бы ценой истребления

целых классов и того стремительного и ужасающего снижения

общего творческого и морального уровня, которое сопутствует

всякому тираническому народоустройству.

Так отражалось в нашем трехмерном мире усиление того

сооружения в мире демоническом, которое является перевернутым

подобием Небесного Кремля и его трансфизическим полюсом; и

которое сперва закачалось в зеркале истории бесовскою

карикатурою на монастырь - Александровской слободою, а потом

начало искажать Московский Кремль, осквернив его застенками,

тюрьмами, плахами и богомерзкими оргиями. Это сооружалась и

крепла в Друккарге черная цитадель, это создавали чертеж

Грядущего великие игвы, это бесновались раругги, томимые жаждою

крови и подстегиваемые безнаказанностью; это разнуздывались

силы той исподней страны, которая была призвана стать несколько

веков спустя средоточием планетарных сил, стремящихся вырвать

из-под влияния Мировой Сальватэрры весь круг человечества.

Но фатум тирании непреоборим: на известной ступени

развития тирания вступает в противоречие уже с интересами

государства как суммы личностей. Это значит, что сквозь

инспирацию уицраора пробивается другая: воля Велги. И если не

трудно было понять, что в деяниях Иоанна IV, направленных на

внешнее укрепление и внутреннее упорядочение государственного

устройства, проявлялись перекрещивающиеся инспирации демиурга и

демона государственности, а в другой цепи деяний, направленных

на превращение державы в единовластную тиранию, инспирация

только одного уицраора, - то несколько сложнее другая задача:

вдуматься в метаисторический смысл той стороны деятельности

царя, которая не укрепляла, а подтачивала это государство. Если

же мы вдумаемся, то разглядим, кто утолял инфрафизический голод

невиданными ранее потоками гавваха - излучением человеческого

страдания на кровавых вакханалиях в Новгороде и Твери, пытками

и бесчисленными казнями в Москве; физическим подобием каких

бесовских полчищ были отряды черных всадников с собачьими

головами у седла; и кто подчинил себе ослепшую от ярости душу

царя, когда он поразил железным жезлом своего сына, наследника

престола, надежду династии*.

=================================================

* Поучительно вспомнить характерный для одной из

позднейших эпох взгляд на Иоанна IV, приписывающий его

тиранической тенденции и даже самой опричнине некую безусловно

прогрессивную роль.

=================================================

Тонкую, интимную, глубоко человечную теплоту вносит в

жгучий, какой-то раскаленный - если можно так выразиться -

образ этого царя одно обстоятельство: веяние Идеальной Народной

Души, очевидно им переживавшееся в его любви к первой жене -

рано, к сожалению, умершей Анастасии. Эту царицу он любил, по

замечанию Ключевского, 'какой-то особенной чувствительной,

не-домостроевской любовью'.

Естественно, что и посмертье такого деятеля было столь же

катастрофично, как и его жизнь. Нетленная часть его существа

была рассечена начетверо. И если шельту, в отношении которого

даймон не выполнил своей задачи, он должен был теперь помогать

в его необозримо долгом пути искупления, а часть существа,

захваченная уицраором, увлеклась в поток темноэфирной крови,

мчащейся по тканям демона великодержавия, то четвертая часть,

добыча Велги, не могла испытать ничего иного, как распадения на

десятки крошечных, похожих на хлопья, бездомных скорлуп,

мечущихся в непредставимых для нас пустынях, на изнанке

Российской метакультуры.

Таким образом, Иоанн IV являет собой ярчайший пример не

столь уж редкого в истории типа родомысла-тирана, то есть

личности, призванной к обширной культурно-государственной

деятельности демиургом сверхнарода, блистательно вступившей на

это поприще и сорвавшейся в пучину инфрафизических слоев с той

крутизны, на которую вознес ее демон государственности.

Деятельность Грозного подготовила эпоху Великого Смутного