Даниил Андреев

Роза мира (Часть 3)

дав, наконец, возможность своим убийцам довести их дело до

конца. Только гибнет он 'за грехи' не одного Бориса, но и за

грехи четырех Иоаннов, трех Василиев, Дмитрия, Симеона и т.д. -

всех, сплетавших ту карму престола, которую теперь этот мальчик

понес. Он гибнет оттого, что в эту эпоху демиург отвергал все,

даже благое, если оно исходило от уицраора или использовалось

этим последним для себя. Но ясно и другое: прекрасная

человеческая природа и легкая личная карма Федора II ограждали

его от посмертной кармической связи с уицраором и его судьбой;

связь эта исчерпалась его мученической кончиной. Все благое,

проявленное человеком, будь оно даже в своей непосредственности

отвергнуто демиургом, не может не дать плодов в духовном

посмертии личности. Через положенный ему предел страдания Федор

прошел в свой смертный час. Дальше ему предстояло собирать

прекрасные плоды посеянного при жизни, и вместо ноши

царствования в Москве, к достойному несению которой он был

совершенно готов, принять бремя и радость соответствующего пути

в Святой России.

Опережая ход событий, обращу внимание на судьбу другого

деятеля той эпохи, внешне не схожую с судьбой Федора II почти

ни в одной черте, но близкую ей по метаисторическому смыслу:

судьбу Михаила Скопина-Шуйского. Это Первый Жругр пытался в

последний раз вдвинуть в историю своего проводника, избрав для

того счастливого полководца, доблестного государственного мужа,

высоконравственного человека, народного героя. Но короткая цепь

блестящих побед Скопина оборвалась катастрофически в тот

момент, когда умиротворение государства казалось уже вопросом

самого близкого будущего: на пиру у другого Шуйского,

бесталанного честолюбца, мнившего занять престол после

бездетного Василия IV, Скопину был поднесен красавицей-хозяйкой

кубок с отравленным вином.

Смерть Скопина вызвала взрыв народного горя, небывалый со

времен смерти Невского. Столица, города, села, монастыри

огласились рыданиями. Порыв скорби объединил все слои Москвы от

патриарха и бояр до городской черни. Царь Василий упал подле

своего тронного кресла, раздирая в отчаянии волосы и одежду.

Даже командир шведских наемников, лютеранин, преклонил колени

перед гробом героя, и грубое лицо его было мокро от слез. -

Казалось бы: в чем, как не в этом всеобщем горе, искать

доказательство того, что Скопин был ведом демиургом

сверхнарода, что ему предстояло стать родомыслом, спасителем

страны и ее государственности в столь суровый час? - Но,

повторяю, не всегда и не все светлые движения народного духа

бывают вызваны этою иерархией. Если бы зрение демиурга не было

зорче, чем зрение народной массы и ее вождей, если бы его

мудрость уже далеко не превзошла человеческую, он не был бы

демиургом сверхнарода. Нечто, невидимое народу, но известное

ему принуждало его удерживать руку от благословения Скопина, от

укрепления судьбы этого героя щитом своей санкции. Последним

криком уицраора о помощи - вот чем было выдвижение Скопина:

этим он отрекался еще раз перед Яросветом от своих тиранических

притязаний, от своего прошлого, по крайней мере, теперь, на

время. Повторялось по существу то же, что произошло с Федором

В зрелищах, подобных картине всенародного горя в час

смерти Скопина, для метаисторического созерцания заключен

источник благоговейного чувства, схожего, как ни странно, с

просветляющей радостью. Беспросветность чужда метаисторическому

мировоззрению. Метаисторику не приходится сомневаться в том,

что великая народная любовь и деяния, ее вызвавшие, не подлежат

закону уничтожения, если деяния были светлы и любовь оправдана.

Герою, прошедшему через смертный час, тем самым открываются

новые и новые пути творческого воздействия на исторический

слой, сверху вниз. Деяния Скопина не были при его жизни приняты

Яросветом. Но высокий замысел этих деяний не мог не вызвать

своих плодов, и ко вступлению его души в синклит метакультуры

препятствий больше не было. И какими границами можно очертить,

на каких весах взвесить, какими понятиями определить значение

духовно-творческого вклада в дело спасения России, в ее

метаисторическое строительство, который был совершен Скопиным -

да может быть совершается и теперь, - равно как и героями

предшествовавших эпох, в их запредельном бытии?