Даниил Андреев

Роза мира (Часть 3)

оставить от старых мифологем камня на камне; предшествуемые

пророчествами и социальными бурями, приближались палачи не

только монархии, не только православия... А навязчивая идея

Царьграда и 'проливов' маячила перед взором последнего царя с

такой же неподвижностью, как перед взором Потемкина.

Сказывалась все та же врожденная неспособность мыслить в

мировом масштабе и расти вровень с раздвиганием исторических

арен.

Проблема проливов заслуживала быть одной из второстепенных

проблем российской государственности - не более. Ибо выход в

Средиземное море, столь же замкнутое, как и Черное, не сулил

России ничего, кроме частных торговых выгод да новых конфликтов

с новыми соседями. Только неисправимо провинциальному сознанию

он мог вообще казаться выходом куда-то. Он вопиюще не

соответствовал ни размаху, ни перспективам XIX и тем более XX

века. Уж если приходилось добиваться выхода к открытому морю,

то как было не видеть, что прямо по тифлисскому меридиану на

юг, отгороженные от России только остановившейся в развитии, но

все еще агрессивной Персией, подкатываются к берегу волны

Индийского океана? То, чего не мог бы добиться Петр, когда

южные степи и Грузия еще не были присоединены, могли бы и

должны были бы выполнить государи на рубеже или в начале XIX

века. Но все они с поразительным равнодушием отнеслись к этой

задаче. Достаточно было столкнуться с дипломатическими

происками Англии, чтобы начавшееся в Иран русское движение было

приостановлено навсегда. Только гибель Грибоедова чернеет, как

траурный памятник, на этой дороге, по которой российская

государственность сумела сделать лишь один шаг, и притом только

для того, чтобы сейчас же отдернуть ногу.

Столь же не способен оказался второй демон

государственности усмотреть что-либо серьезное во владениях

сибирских и тихоокеанских. В конце концов эта аморфная,

близорукая политика достойно увенчалась Цусимою и Мукденом.

Однако часто ставится вопрос: действительно ли нуждалась

Россия в этих пустых пространствах? Не слишком ли огромной

оказалась территория? Стоила ли она таких жертв?

Верно, жертв она стоила немало, стоит и до сих пор. Но

занятие почти пустых сибирских, дальневосточных, американских

территорий производилось, как я уже указывал, не силами

государства, а силами самого народа. Сетовать на подобный

процесс так же странно, как жаловаться, например, на жидкость,

которая, будучи разлита на плоской поверхности, в силу законов

природы будет растекаться по ней до тех пор, пока энергию

растекания не перевесит сила сцепления частиц. Но в той же

мере, в какой согласно с естественными законами было растекание

сверхнарода по просторам пустых земель, в такой же мере

несогласны с этими законами, а согласны с ложно понятыми

государственными интересами были многие завоевательные

устремления империи второго уицраора. Это целиком относится и к

идее проливов, и к кровопролитным Балканским войнам, и к

завоеванию стран Средней Азии, в которых Россия нисколько не

нуждалась и о присоединении которых не подумал бы, вероятно,

никто, если бы не трусость государственных деятелей, в чьих

глазах опасность занятия Средней Азии англичанами - опасность

совершенно нереальная - выросла наконец до размеров неотвязного

кошмара. Словом, удары направлялись не туда, куда направил бы

их уицраор, если бы смысл и пафос мирового пространства не был

ему чужд. Инвольтировать этим пафосом демона государственности

демиургу не удавалось. А задача между тем заключалась именно в

том, чтобы заполнить Россией все полое пространство между

существующими ныне культурами. Занятием Сибири и Аляски народ

подсказывал своей империи, в каком направлении следует

прилагать усилия; но этот голос не был ни услышан, ни понят.

География и история подсказывали императорам выход в Индийский

океан; но и это оказалось гласом вопиющего в пустыне.

Однако как же это, - может поразиться кто-нибудь: значит,

историческое размышление может приводить к оправданию

завоевательных предприятий? и даже к сожалению о том, что

такого-то предприятия не произошло? Мыслимо ли примирить это с

элементарными нравственными нормами, ясными для нас как день и

необходимыми как хлеб?

Затрагивается кардинальнейшая тема, основные принципы

метаисторической