Даниил Андреев

Роза мира (Часть 3)

С другой же стороны, нас не может не поражать необычайная

его устойчивость, феноменальная живучесть. Уже сама по себе эта

живучесть говорит метаисторику о том, что мироотношение это

коренилось не в случайных, не в преходящих чертах народной

психологии, но в таких, которые присущи народу органически.

Если же мы имеем дело с чертами народной психологии

органическими и неистребимыми, мы всегда имеем перед собой

фактор, связанный с проявлением творчества иерархий, ибо все в

народе, находящееся вне сферы их деятельности, не носящее на

себе печати их труда, оказывается кратковременным, наносным,

эфемерным. В той стороне разбираемого отношения, которая

связывалась с продолжением рода, во всем, что относилось к

повышению уровня и напряженности половой стихии, различается

мутная, горячая, беспокойно колышащаяся субстанция кароссы

Дингры. Собственно, в условиях христианской страны никакой

другой области для ее проявления и не оставалось. Но в

мироотношении этом явственен еще и другой слой, преимущественно

эстетический. Творческая радость, которую испытывали художники

и мастера при создании этой орнаментики, этих сказок и этих

теремов, так и пышет нам в душу при малейшем к ним

прикосновении; любовь к миру, природе, стихиям, в них разлитая,

свидетельствует о том, что уже не каросса, но силы самого

демиурга веяли в создававшей эти произведения человеческой

душе.

Это мироотношение (поскольку речь идет о русском

национальном прошлом) приходится теперь извлекать из-под

пластов христианского мифа либо при помощи кропотливого

научного анализа, либо путем метаисторического созерцания и

размышления. Мироотношение это я бы назвал прароссианством.

Прароссианство есть, в сущности, не что иное, как первая

стадия развития мифа российского сверхнарода.

Сам по себе общий Трансмиф христианства не противоречит и

не может противоречить трансмифам сверхнародов; не

противоборствует и не может противоборствовать им. Напротив:

Мировая Сальватэрра, вся пронизанная силами Логоса и

Богоматери, то есть высочайшей реальностью Трансмифа

христианского, остается в то же время вершиною вершин, смутно

сквозящей через трансмифы сверхнародные. Исторические

перспективы будущего были бы угрюмы и безрадостны, если бы их

не озаряла наша вера в такое грядущее мироотношение, когда

христианский миф будет взаимно дополняться мифами сверхнародов,

сливаясь с ними в гармоническое целое. Но в историческом

прошлом, зрелый уже христианский миф как бы застилал собою едва

возникавший миф российского сверхнарода. Застилал - и в силу

все той же присущей историческим церквам, с их ущербной

узостью, потребности утверждать свой религиозный аспект мира

как единственную и универсальную истину, исключающую самую

возможность существования других.

Сколь благоговейным ни было бы субъективное отношение

метаисторика к христианскому мифу, сколь высоко он ни

расценивал бы роль этого последнего в культурной истории

России, но вряд ли он сможет отделаться вполне от чувства

горечи и сожаления, даже какой-то безотчетной обиды, при

изучении любого из искусств средневековой Руси. Он почувствует,

что тем росткам исконно национального мироотношения, которые

пытались все же проявить себя хотя бы в искусстве, было зябко и

мучительно тесно.

Довлела формула: 'Мир лежит во зле'. И любовь к нему,

детская жизнерадостность, солнечная веселость и

непосредственность едва осмеливались обнаруживать свое

существование в яркой раскраске утвари, в сказочно-игрушечном,

я бы сказал смеющемся, стиле изразцов или резьбы, в задних

планах икон, где цветы, светила небесные и сказочные звери

создают удивительный фон, излучающий трогательно чистую,

пантеистическую любовь к миру.

Довлел монашеский аскетизм. И творческой деятельности

Дингры отводились самые низы, прикровенное тло человеческой

жизни. Соприкосновение духовности с физической стороной любви

казалось кощунством: в брачную ночь образа плотно завешивались,

ибо любовь, даже освященная таинством брака, оставалась грехом.

Довлел христианский пантеон. И душа, улавливавшая веяние

иерархий сверхнарода и стихиалей, не осмеливалась даже отдать