уровень материального благосостояния и
соответствующий ему уровень требований к жизни. Не говоря уже
об этом как о полном, безотносительном зле, не возвышавшем, а
принижавшем человека, поймем, что без этого фактора формация
третьего уицраора - этого монстра XX столетия - не получила бы
возможности развернуть свою методику, мыслимую лишь в обществе,
приученном ко всевозможным лишениям, убожеству и нищете.
Второе следствие - нравственно-психологическое. Это -
устойчивые, глубоко вкорененные в психологию народных масс
навыки рабского мироотношения: отсутствие комплекса гражданских
чувств и идей, унизительная покорность, неуважение к личности
и, наконец, склонность превращаться в деспота, если игра случая
вознесла раба выше привычной для него ступени. Как трагически
звучит признание, сделанное уже на пороге XX века одним из
корифеев нашей литературы, Чеховым, о том, что даже он - он! -
годами, всю жизнь, 'по капле выдавливал из себя раба'.
Без этой трудно и долго изживавшейся психологической
особенности возникновение и пышный расцвет третьего уицраора
были бы невозможны также.
Третье следствие - религиозное в широком смысле. Из
рабской психологии, из убожества требований и стремлений, из
узости кругозора, из нищеты проистек и паралич
духовно-творческого импульса. Нельзя сидеть при лучине с
раздутым от голода животом, с необогащенным ни одною книгою
мозгом и с оравой голодных и голых ребят и творить 'духовные
ценности'. Народ, в лице крупнейших представителей доказавший
духовную свою одаренность, глубину и размах религиозных
возможностей, в массе своей за много веков не произвел духовных
движений, более осмысленных, чем старообрядчество. Обозрение
русских сект оставляет неизгладимо тягостное впечатление, в
особенности на того, кто хотя бы поверхностно знаком с историей
религиозной мысли в античности, в Византии, в Индии, в
Германии. Русское сектантство - это либо всплески древней
оргиастической стихии, смешавшейся с неузнаваемо замутненной
струей христианства и превратившейся в мелкие завихрения
мистической похоти, в подмену духовности излучениями Дуггура;
либо же это рационалистические секты западноевропейского
происхождения, свободные от хлыстовской мути и скопческого
изуверства, но удручающие мелочностью своих заповедей,
удивительным отсутствием эстетического начала, безмолвием
воображения и какою-то общею бескрылостью, я бы сказал -
безблагодатностью. В интеллектуально-обобщающую, с позволения
сказать 'богословскую', сторону всех этих сект лучше не
углубляться совсем: это пустынный ландшафт, усеянный только
мелкими колючками озлобленной и высокомерной полемики. Что же
касается господствовавшей церкви, то, кроме пяти-шести имен
выдающихся подвижников, в лоне этого единственного подлинно
духовного водоема великой страны за два столетия не шелохнулась
ни одна волна, не засверкала ни одна струя. Только бесшумные
подводные течения - паломничество, странничество, келейное
молитвенное делание да мистериальное приобщение масс к
трансмифу христианства через богослужение и таинства еще
свидетельствовали, что церковь не умерла.
Таково было третье следствие векового рабства масс и
церковной политики империи. Вряд ли нужно указывать, что и без
этого следствия было бы невозможно возникновение громады
третьего уицраора в том душеубийственном виде, в каком она
сформировалась в истории. Был бы невозможен позднейший разлив
примитивного материализма во всю ширь необозримого рабочего
класса и полуинтеллигентных слоев. Было бы немыслимо то
религиозное невежество новых советских поколений, которое
сравнимо разве только с первобытным нигилизмом знаменитого в
науке племени кубу. Словом, была бы невозможной устойчивость
такого религиозного уровня, который поставит перед
просветителями следующей эпохи, перед провозвестниками Розы
Мира, задачу, почти сверхчеловеческую по своей трудности.
Но еще и другая вина удлиняла список вин отупевшего демона
великодержавия. Я уже упоминал о ней вскользь; это -
игнорирование насущнейшей исторической потребности - передачи
ведущей государственно-общественной роли среднему классу.
Излагать правительственные мероприятия, в продолжении
полутораста