Даниил Андреев

Роза мира (Часть 3)

и Франция

осталась без непосредственного водительства. Ее Синклит,

оставшийся в Эдеме, слился с Синклитом апостола Петра, но после

этого в него из Франции поднимались уже немногие, другие

входили в Монсальват. Отсюда - та прогрессирующая духовная

ущербность, которая бросается в глаза метаисторику при

обозрении французской культуры уже в XVII веке. Позднее она

находит свое выражение в литературе и в философских

поползновениях эпохи энциклопедистов - явлениях, говорящих о

прискорбном господстве рассудка, выхолощенного ото всякой

духовности и даже сознательно ей противостоящего. Здесь не

место разъяснять тот необыкновенно сложный узел

метаисторических процессов, каким была Великая французская

революция. В связи с темой этой главы нужно отметить лишь, что

те гражданские идеалы 'свободы, равенства и братства', те

'Права человека', которые начали свое победное шествие по всему

миру именно из Франции, были попыткой демиурга

Романо-католической метакультуры, при участии его собрата -

демиурга Северо-Запада - поднять этот оставшийся без

водительства народ теми идеалами, которые были для него

органичнее. Но возраставшая пустынность трансфизических слоев

над Францией делала ее все более беззащитной от всевозможных

демонических воздействий. Искажение провозглашенных идеалов и

их подмена революционной тиранией начались уже через несколько

недель после взятия Бастилии. На арене появилась целая группа

людей с темными миссиями, и яростное беснование, затопившее

Францию, было наглядным доказательством мощи демонических сил,

вторгшихся в ее шрастр из Гашшарвы. Беда не исчерпывалась при

этом кровопролитием в самой Франции; она приобрела значение

мировое благодаря тому, что был отравлен весь духовно-идейный

поток, устремившийся из этой страны по землям Европы.

Крупнейшим из носителей темных миссий той эпохи был, конечно,

Наполеон, двойственная задача которого заключалась в подмене

интернациональных освободительно-гражданских идей идеей

единоличной тирании и в увеличении клубов гавваха путем

непрерывных международных кровопролитий*. Постепенно Франция

оказалась как бы в вакууме между двумя метакультурами, двумя

синклитами. Что же касается французской литературы, то ее спуск

по ступеням убывания духовности окончательно определился в XIX

веке. Сколь высоко ни оценивали бы мы уровень художественной

одаренности Бальзака, Флобера, Мопассана, Франса, никакого

признака вестничества мы в их творениях не обнаружим; оно

сказывается лишь у очень немногих писателей позднего периода

Франции: у Шатобриана, Гюго, может быть, у Малларме. Последним,

над чьими произведениями еще мерцал иногда отраженный отблеск

вестничества, был, по-видимому, Ромен Роллан.

=================================================

* Тот, кто был Наполеоном, рождался несколькими веками

ранее с подобной же миссией 'увеличения страданий' в халифате

Аббасидов. После своего апофеоза в роли императора французов он

несколько лет пробыл на Дне, потом в Гашшарве, где его

подготавливали к третьей темной миссии: созданию одной религии

левой руки в Германии. Если бы это удалось, задачи Гитлера были

бы весьма облегчены, а сам Наполеон, в третий раз пав на Дно,

испытал бы провал в Суфэтх и выпадение из Шаданакара. К

счастью, его удалось вырвать из Гашшарвы; в этом принимали

участие, между прочим, Людовик Святой и сама Жанна д'Арк.

=================================================

Таковы метаисторические обстоятельства, приводящие

созерцателя французской литературы к горестным и тревожным

выводам. Во всяком случае, эта литература, с ее сочетанием

высокой художественности и низкого уровня духовности, с ее

слабо выраженным вестничеством, является в ряду мировых

литератур исключением.

И, однако же, верно и то, что ни в одной литературе не

проявилось так ярко, глубоко и трагично, как в русской,

ощущение того духовного факта, что вестнику недостаточно быть

великим художником. Вот в этом отношении русская литература

действительно стоит особняком. Я пока не подвергаю этого

обстоятельства никакой оценке, а лишь указываю на него как на

исторический факт. Не только наши гении, но и многие носители