Даниил Андреев

Роза мира (Часть 3)

Данте, по самым темным, сокровенно

греховным, самым неозаренным кручам, не оставляя ни одного

уголка - неосвещенным, ни одного беса - притаившимся и

спрятавшимся. В этом и состояла главная особенность его миссии:

в просветлении духовным анализом самых темных и жутких слоев

психики. В этом отношении он является не только великим, но,

пожалуй, глубочайшим писателем всех времен. Дальше перед ним

начиналось другое: пронизывание таким анализом и светлых слоев,

но на этой дороге он едва успел сделать первые шаги.

Во всяком случае, если для тех конечных целей демиурга, о

которых я говорил в предыдущей главе, нужно предельно расширить

границу личности и включить в зону, ею охваченную, самые

кромешные слои инфрафизики (ибо пока они не изведаны, они не

могут быть и просветлены), то никто не сделал для этого так

много, как Достоевский.

Я не случайно упомянул Данте. Но, чтобы правильно понять

эту связь, следует ясно отдавать себе отчет в различных планах,

различных формах и стадиях подобного спуска в инфрафизические

слои.

Работа даймона над Достоевским сосредоточивалась

преимущественно на развитии его способности высшего понимания

других человеческих душ; другие его духовные органы оставались

только приоткрытыми. Поэтому в его творениях заключены не

прямые, не открытые образы иноматериальных реальностей, как у

Данте, но их функции в слое человеческой психики, человеческих

деяний и судеб. Человек, сохранивший о подобных спусках

воспоминание более отчетливое, мог бы различить функции таких

слоев нисходящего ряда в психике и деяниях многих героев

Достоевского. Он обнаружил бы функции Дуггура, Шим-бига и Дна в

душе Ставрогина и Свидригайлова; Друккарга и Гашшарвы - в душе

Петра Верховенского, функцию Гашшарвы и Цебрумра - слоя

грядущего антицеркви антихриста - в Великом Инквизиторе. В

личности Ивана Карамазова обнаружились бы функции многих

различных миров и восходящего, и нисходящего ряда. Глава 'Кана

Галилейская' - явное воспоминание о Небесной России, может

быть, даже отблеск Голубой пирамиды - Трансмифа Христианства, -

и вообще в психике Мышкина, Алеши Карамазова, особенно старца

Зосимы, чувствуются следы полузабытых странствий по очень

высоким слоям. В образ и даже в слова Хромоножки вложено

воспоминание о великой стихиали - Матери-Земле.

Галерея человеческих образов, созданных Достоевским, не

имеет себе равных, и не в одной только русской литературе.

Недаром ни один русский писатель, кроме Толстого, не пользуется

такой незыблемой всемирной славой. Каждому известно, что идеи

философские, религиозные, нравственные, психологические,

социально-исторические, культурные, выдвинутые Достоевским,

поистине неисчислимы. Я ограничусь указанием лишь на две из

них, имеющие, с метаисторической точки зрения, значение

совершенно особое.

Первая, это - та трактовка революционного движения того

времени, за которую Достоевский получил впоследствии прозвание

'пророка русской революции'. В 'Бесах' можно обнаружить массу

деталей, верно подмеченных Достоевским у народовольцев, но не

передавшихся их историческим преемникам. Эти последние именно

потому и отрицают свое родство с персонажами знаменитого романа

и считают его вообще поклепом на революцию. Но если суметь

отделаться от этой ослепленности яркими деталями, обнажится

некая субстанция, общая как для Верховенского и его

сподвижников, так и для их исторических потомков, - некий

'корень вещей'. И те, и другие жаждали крушения существующего

порядка, дабы 'строить самим'. Те и другие шли к этому путем

расшатывания общественных устоев и, наконец, вооруженного

переворота. Те и другие не только были беспощадны и лишены

всякого намека на чувство жалости, благодарности или

снисхождения, но ненавидели все, им мешающее, жгучей,

мстительной, неудержимой ненавистью. Одни предвидели, а другие

осуществляли на свой лад необходимость пустить легенду об

'Иване-царевиче', чудотворном вожде. Одни мечтали, а другие

осуществляли 'раз в несколько лет всеобщую судорогу', уносящую

гекатомбы жертв. Одни мечтали, а другие осуществляли воспитание

новых поколений, воображающих себя свободными и лишенными души.

Те и другие - две последовательные стадии в развитии одной и

той же тенденции, несмотря на то, что