после Реформации ступенью этого процесса послужили
эмпирическая философия в Англии, развитие наук,
эмансипировавшихся от религии и этики; а затем - энциклопедисты
с их наполовину деистической, наполовину материалистической
философией, сделавшей уже только одну, да и то жалкую и
бессильную попытку при Робеспьере - превратиться в культ. Далее
последовала ступень научно-философского материализма и,
наконец, в XX веке достигнут конец лестницы в виде возведения
одной из разновидностей материализма в ранг государственного,
всеобщеобязательного учения и его догматизация.
Это совершилось уже не на Западе, а в стране, этапа
протестантизма не проходившей и даже философского деизма едва
коснувшейся, а прямо заимствовавшей извне идеи гораздо более
позднего этапа. Но почва, сделавшая возможной для России
историческую прочность такого заимствования, была опять-таки
ничем иным, как отставанием исторического христианства (на этот
раз в его православной разновидности) от объективного
расширения культурного кругозора и от стремительных сдвигов
психологии. Так мстило мирское 'языческое' начало за свое
угнетение в течение многих веков. Новые формы, в которые это
культурное движение отливалось в XIX столетии, можно и должно
рассматривать именно как западные интеллектуальные формы для
исконно русского, правильнее - россианского содержания. Формами
этими были: заимствованные с Запада социальные доктрины -
фурьеризм, социализм, анархизм; художественно-литературные
жанры - роман, новелла, трагедия, комедия; бытовой жанр в
живописи; симфония, соната, опера, музыкальная драма; критика и
публицистика... Общим же содержанием их оказалось энергично
отстаивающее свои, осознанные, наконец, права жизнеутверждающее
и социально-преобразующее мирочувствие. Но знак времени был уже
иным. И если прароссианство отнюдь не было лишено духовности,
только духовность эта была связана с Навной и с мирами
стихиалей, а не с Трансмифом христианства, то новая стадия в
этом движении знаменовалась почти полным угасанием элементов
магических и мистериальных и бурным проявлением и ростом
импульсов социально-реформаторских и революционно-политических.
Таким образом, подпочвенные струи вырвались на поверхность
культуры и в первой половине XX века затопили страну со всеми
ее церквами и монастырями.
Применительно к этому процессу метаисторическая диалектика
заключается в следующем: надо понять двойственность самого
россианского движения в культуре: светлой стихиальности, то
есть оправданности одних ее сторон, и темной демоничности
других; прогрессивность этого движения на одной стадии,
регрессивность на другой (под регрессивными я понимаю, конечно,
такие явления, которые выражают собою борьбу с Провиденциальным
началом в человечестве и в космосе).
Любовь к миру не только оправдана, но непременна; без нее
невозможно ничто, кроме себялюбивых устремлений к
индивидуальному самоспасению.
Но есть любовь и любовь.
Любовь к миру, то есть к среде природной и к среде
культурной, как к источникам пользы только для нас и
наслаждения только для нас, и притом таким источникам, какие
должны превратиться полностью в нашего слугу и раба, - вот то,
без чего должно.
Любовь к миру как к прекрасному, но искаженному,
замутненному, страдающему и долженствующему стать еще
прекраснее, чище и блаженнее через века и зоны нашей работы над
ним, - вот та любовь, без которой нельзя. Это не значит,
конечно, что силы Природы нельзя обращать на пользу человеку;
это значит только, что наряду с таким обращением должно
совершаться и обратное: обращение сил человека на пользу и
духовную пользу Природы.
Любовь к жизни как к сумме наслаждений и польз для нас
либо же как к материалу, который мы насильственно и тиранически
претворяем в то, чего хотим, - вот импульс, подлежащий
безоговорочному и полному преодолению в нас самих.
Любовь к жизни как к мировому потоку, творимому Богом,
иерархиями и человеком, благословенному во всем, от созвездий и
солнц до электронов и протонов - во всем, кроме демонического,
- прекрасному не только в нашем слое, но и в сотнях других
слоев, и ждущему нашего участия в нем во имя любви, - вот то,
без чего человечество придет лишь