немыслим. Так же
немыслим героико-человеческий план греческой мифологии без
Елены, Андромахи, Пенелопы, Антигоны, Федры.
Нельзя себе представить духовного мира древних германцев
без Фрейи, Фригги, без валькирий, а их героического эпоса - без
образов Брунгильды, Гудруны, Кримгильды.
Ни в одной культуре женщина и Женственное не занимают в
пантеоне, мифологии и эпосе, а позднее - во всех видах
искусства столь огромного места, как в индийской. Богиня
Сарасвати и богиня Лакшми царят на высочайших тронах. Позднее,
но уже в течение двух тысяч лет брахманизм и индуизм воздвигают
тысячи храмов, ваяют миллионы статуй Великой Матери миров -
Кали-Дурги, зиждительницы и разрушительницы вселенной.
Живопись, поэзия, скульптура, драматургия, танец, философия,
богословие, культ, фольклор, даже быт - все в Индии насыщено
переживаниями Женственного Начала: то жгучими, то нежными, то
строгими.
Не только пантеону - и эпосу каждого народа знакомы, в
большей или меньшей степени, образы женственного, народом
излюбленные и переносимые художниками из сказания в сказание,
из искусства в искусство, из века в век.
Что же видим мы в России?
На самой ранней, дохристианской стадии, в бледном
восточнославянском пантеоне - ни одного женскою имени,
сравнимого по вызываемому ими почитанию с Ярилой или Перуном.
В христианском пантеоне - полностью перенесенный к нам из
Византии культ Богоматери и поклонение нескольким -
византийским же - угодницам.
Народные легенды о св. Февронии Муроме кой вызывают только
чувство тягостного разочарования у всякого, кто раньше
познакомился с этим образом через его вариант в опере-мистерии
Римского-Корсакова.
Образ Ярославны едва намечен в 'Слове о полку Игореве'; в
продолжении шестисот лет - ни сказка, ни изобразительные
искусства, ни поэзия даже не пытались дать более углубленного,
более разработанного варианта этого образа. Приближалось к
концу седьмое столетие после создания гениальной поэмы, когда,
наконец, образ Ярославны зазвучал по-новому в опере Бородина.
Весь колоссальный круг былин, и киевских, и новгородских,
лишен женских образов почти совершенно.
Если не считать занесенную Бог ведает откуда легенду об
Амуре и Психее, превратившуюся у нас в сказку об Аленьком
Цветочке, - во всем необозримом море русских сказок можно
найти, кажется, только один светлый женский образ с углубленным
содержанием: Василису Премудрую.
И такая пустыня длится не век, не два, но тысячу лет,
вплоть до XIX столетия.
И вдруг - Татьяна Ларина. Следом за ней - Людмила Глинки.
И - точно некий Аарон ударил чудотворным жезлом по мертвой
скале: поток изумительных образов, один другого глубже,
поэтичнее, героичнее, трогательнее, пленительнее: Лиза
Калитина, Елена из 'Накануне', Ася, Зинаида, Лукерья из 'Живых
мощей', княжна Марья Волконская, Наташа Ростова, Грушенька
Светлова, Марья Тимофеевна Лебядкина, Лиза Хохлакова,
Волконская и Трубецкая - Некрасова, Катерина - Островского,
Марфа - Мусоргского, мать Манефа и Фленушка -
Мельникова-Печерского, бабушка в 'Обрыве' Гончарова, бабушка в
'Детстве' Горького, 'Дама с собачкой', 'Три сестры' и 'Чайках
Чехова, 'Олеся' Куприна и, наконец. Прекрасная Дама - Блока.
Это - прямое следствие разрыва, происшедшего между
Яросветом и вторым уицраором.
После взятия Парижа второй демон великодержавия
преисполнился непомерной гордыни и чего-то близкого к тому, что
на языке психиатров называется манией величия. Инвольтируя царя
и других деятелей российской государственности, он добился
того, что форма Священного союза была выхолощена от
первоначальной идеи, а внутри страны воцарился режим,
получивший прозвище аракчеевщины. Наконец, демиург поставил
перед Жругром требование, своего рода ультиматум: не мешать
восприятию Александром I демиургической инвольтации, которая
тогда сводилась, в основном, к внушению идеи о необходимости
немедленных коренных реформ: освобождению крестьянства и созыву
всенародного и постоянного Земского собора. Уицраор отверг эти
требования. Тогда, в 1819 году, санкция демиурга была с него
снята, и Яросвет впервые обратил свое светоносное оружие против
Жругра: часть цитадели игв в Друккарге