Баркер Эльза

Письма живого усопшего о войне Часть2

сказать, что он был неспособен любить, но он неспособен

был пробуждать любовь в других и потому чувствовал духовный голод.

Иногда на него накатывало ощущение непреодолимой тоски, и тогда он

впадал в раздражение и начинал пить, или бранить своего слугу, или то

и другое сразу. А временами, когда весь мир и он сам становились ему

особенно противны, он пускался в 'загул'.

Но началась война.

Он сразу же почувствовал, что шум и суета военных приготовлений

смогут стать естественным выходом для его раздражения. И он с

радостью отправился на войну.

В Лондоне он знал одного немца и очень его не любил. Немец был

слишком болтлив, а его громкий и резкий голос раздражал

чувствительный слух утонченного офицера. Увлекая своих солдат в

битву, он как раз вспоминал об этом немце. Он думал, что ему

наконец-то предоставилась возможность сразиться именно с этим немцем,

лицом к лицу, и эта мысль приносила ему удовлетворение.

Ненависть стала для него почти что чувственным наслаждением. Немцу

удалось соблазнить одну вульгарную женщину, которую страстно желал

сам офицер. Он ненавидел себя за эту страсть и ненавидел немца за то,

что тот все испортил. Мы всегда ненавидим тех, кто мешает нам

спокойно ненавидеть самих себя.

Офицера убила немецкая пуля в первые же дни войны. Где? Да какая

разница, где! Если я скажу, кто-нибудь, возможно, узнает этого

человека, а мне не хотелось бы выдавать тех, кто, пусть даже

невольно, делится со мной своими секретами. Даже когда я

прислушиваюсь у закрытой двери жизни, я не стремлюсь затем

рассказывать другим слишком много о том, что услышал. Я стараюсь быть

благоразумным.

Я буду называть этого человека своим другом, поскольку мы с ним

настолько сдружились, что теперь я имею на это право.

Накануне битвы, в которой мой друг нашел свою смерть, я был рядом

с ним, стараясь смягчить жестокость, овладевшую его сердцем. Это

чувство редко встречается среди солдат того участка северного

фронта, на котором он находился, ибо для них война это что-то вроде

благородного спорта (или, по крайней мере, она была для них таковой

в сентябре прошлого года).

Но мой друг был исключением, потому-то я и решил рассказать именно о

нем. И мои замечания по поводу его исключительности в данном случае

необходимы для того, чтобы не слишком напугать читателя. Я не хотел

бы, чтобы мои читатели думали, будто их друзьям также пришлось

пережить нечто подобное. Знай же, всяк склонившийся над этой

страницей, что мой друг -- это не твой друг, это совсем другой

человек. То, что пережили ваши друзья, было не столь ужасным. Ведь

они были лучше, чем он, потому что вы их любили, а тот человек был

намного хуже, потому что его почти никто не любил.

Его сразила ружейная пуля. Все вокруг него погрузилось во тьму, и на

некоторое время он лишился сознания.

Его привел в чувство грохот разорвавшегося снаряда.

'Начался бой, -- подумал он, -- чертов слуга! Он должен был разбудить

меня на рассвете'.

Вокруг него были солдаты его полка, но, казалось, что они стали выше,

чем были, и видел он их смутно, как в тумане. Он протер глаза.

'Чёрт их раздери! Кого это они поставили на мое место?'

Он подумал так, потому что увидел, что вместо него командует какой-то

младший офицер.

В полном недоумении он оглядывался по сторонам. Да объяснит ему

кто-нибудь, наконец, что происходит?! Он направился туда, где обычно

находился старший офицер; офицер был как всегда на месте.

'Что это со мной? -- подумал он. -- Может быть, я сошел с ума?'

Он отдал честь офицеру, но тот не обратил на него никакого внимания.

'Я, должно быть, сплю? -- предположил он.'

Он подошел к солдату, заряжавшему ружье, и дотронулся до его руки. Но

солдат тоже никак на это не отреагировал. Тогда он схватил солдата за

руку. Все так же, не обращая на него внимания, солдат поднял ружье и

выстрелил.

Тогда мой друг подошел к двум разговаривавшим между собой солдатам и

услышал, как один из них сказал: 'Бедняга ... ! Получил пулю в самое

сердце! Он был букой, но неплохим офицером. Жаль его'.

Тот 'бедняга', о котором они говорили, как раз и был он сам. 'Получил

пулю в сердце -- неплохой офицер -- бука -- умер!'

Он всё понял. Бывает, что понимание случившегося приходит ещё позже.

Он был 'мертв'.

'Ну и хорошо!' -- инстинктивно подумал он.

За его спиной с грохотом разорвался очередной снаряд.

И тут он увидел перед собой лицо, сразу же привлекшее его внимание.

Это была зловредная, наглая рожа, которая, впрочем, тут же