речи и поведения.
Он слушал меня в изумлении, и даже с каким-то болезненным интересом;
поскольку угадывал своим внутренним знанием, которое здесь (по эту
сторону жизни) практически невозможно обмануть; и он верил моим
словам.
-- А не обманываешь ли ты сам себя? (Иного вопроса я и не ожидал.)
Тогда я рассказал ему о своих прошлых жизнях, которые помню теперь
достаточно ярко, и привел ещё несколько доказательств того, что мои
слова -- не самообман.
-- Но какая жизнь ждет моих людей, если они станут белыми? -- не то
вопросительно, не то утвердительно сказал он.
И он принялся представлять мне картинку за картинкой, рисующие
повседневную жизнь рядового белого американца: школу с чадящей печью
и спертым воздухом, дом с закрытыми дверьми и окнами, 'молельню', где
шепчущий, или наоборот -- крикливый проповедник разглагольствует о
вещах, о которых не имеет никакого представления, перед теми, кто
либо верит ему, либо не верит. Он как бы в насмешку нарисовал передо
мной одежду белого человека из самых низких слоев общества: тесные и
неудобные ботинки, вызывающие зуд брюки, отвратительную шляпу,
натирающую плешь на голове, и воротник. Он намеренно изобразил
бумажный воротник -- засаленный и обвисший по краям.
Далее он представил мне -- как будто стараясь продемонстрировать
широту своих наблюдений -- контору в каком-то городе, где сидящие на
стульях клерки согнулись в три погибели над бухгалтерскими книгами, в
которых были только цифры, цифры, -- длинные ряды цифр (своего рода
вампум бледнолицего). И это занятие действительно казалось чересчур
мелким для души краснокожего, наслаждавшейся свободой в своих родных
лесах.
-- И стоит ли им возвращаться за этим на свою родную землю? --
спросил он.
-- Но душа должна испытать всё, -- ответил я.
Эта мысль тоже оказалась для него новой, и его брови в раздумье
сошлись на переносице.
-- Для чего душе испытывать всё? -- спросил он.
-- Чтобы вернуться к своему Богу обогащенной знанием, -- сказал я.
-- Своему Богу.
При этой мысли в его глазах мелькнул какой-то странный огонек, однако
лицо его осталось неподвижным.
-- Да, -- сказал я, -- ведь и мой Бог, и твой Бог, -- оба они -- Бог.
-- Богов много, -- ответил он, -- есть Великий Дух, есть и другие.
-- Но в центре каждого из них, -- убеждал я его, -- есть место, есть
корень сердца, и он одинаковый у всего, что существует; и в каждом
сердце есть то единое, что не знает различий; такой центр есть и в
твоем сердце, и в моем, и в сердцах почитаемых нами Богов.
-- Ты узнал об этом в одной из тех душных школ? -- спросил он.
-- Нет. Я не знал этого, даже когда уже стал стариком там на земле,
я узнал об этом уже после того, как попал сюда. На земле я скорее
гордился своей обособленностью.
-- Значит, здесь можно научиться новым религиям? -- спросил он
удивленно.
-- Если удастся найти учителя, -- сказал я.
-- Но для чего здесь нужны новые религии?
-- В центре каждой религии, -- ответил я, -- тоже есть такое место,
в котором все они едины. Точно так же у каждой расы, -- подчеркнуто
продолжил я, так как заметил, что мои слова вызывают в нем сомнение,
-- у всех рас есть корень единства. Краснокожий человек -- брат, а не
заклятый враг бледнолицего. Так для чего же тебе вредить потомкам тех
людей, которые много лет назад думали, что поступают правильно,
расширяя свои владения на этой земле?
-- Но я не мстил им ради самой мести.
-- Значит я неправильно понял суть вашей колдовской песни.
-- О! -- воскликнул он, -- ты уловил чувства моих детей, а они не
видят ничего дальше своих чувств. Я хочу лишь уничтожить нынешнюю
жизнь, чтобы могла вернуться старая.
-- Но ведь настоящее, -- сказал я, -- это всегда отрезок пути,
ведущего в будущее. И те мои и твои люди, которые переродятся -- то
есть те из них, кто уже готов идти дальше пойдут рука об руку по этой
земле. Вместе с теми, кто еще приедет к ним из-за океана, они
составят новую расу. И благодаря трудам тех немногих белых, которые
смогли оценить и изучать традиции и цивилизацию краснокожих, стараясь
при этом спасти их от полного уничтожения, история старого леса
станет достоянием этой новой расы, которая возникнет в результате
слияния твоей и моей расы, и ещё многих других рас. И каждый год на
некоторое время, когда жизнь новой расы уже наладится, мальчики и
девочки, мужчины и женщины этой расы будут уходить на лоно дикой
природы и наслаждаться свободной жизнью в палатках и беседами у
костра, и тогда мы, наконец,