Ричард Бах

Чужой на Земле

что такая у меня работа, и я стараюсь выполнять ее, как можно лучше, точно так же, как сотни других летчиков-истребителей делают это изо дня в день.

И мой самолет — это вовсе не серебристая молния, с ревом проносящаяся на экране. Он спокойно неподвижен вокруг меня. Это как раз земля мельтешит подо мной, а рев двигателя — это вибрирующая постоянная величина у меня за спиной. Я не делаю ничего такого, что выходило бы за рамки обычного.

Всякому в зрительном зале понятно, что этот прибор показывает, какое давление в гидравлической системе; все отлично знают, что этой кнопкой выбирается номер ракеты для запуска, а стартует она тогда, когда я нажму кнопку на рукоятке управления; что кнопка, которой сбрасываются подвесные топливные баки, ограждена высокой рамкой, потому что слишком многие пилоты нажимали ее по ошибке. Всё это зрители знают. И всё равно им интересно смотреть кино про самолеты.

Легкость полета — это такая вещь, о которой никогда не говорится ни в кино, ни на плакатах у призывных пунктов. Пилотирование современного военного самолета — это непростое, изнурительное занятие, но, может быть, если вы пройдете у нас подготовку, вы станете совсем другим человеком и обретете сверхъестественную способность управлять в небе этим металлическим монстром. Испытайте свои силы, ребята, стране нужны мужчины из закаленной стали.

Может быть, это и есть наилучший подход. А может, если бы призывные плакаты гласили: «Всякий идущий по этой улице пешеход, от десятилетнего пацана с учебниками до старушонки в черном ситцевом платье, сможет летать на реактивном истребителе F-84F», они вряд ли привлекли бы к себе именно эту категорию призывников.

Но хотя бы забавы ради ВВС должны обучить десятилетнего парнишку и бабулю крутить стремительные «бочки» на воздушных парадах, чтобы доказать, что летчику-истребителю вовсе не обязательно иметь склонность к технике, как это часто изображается.

Делать почти нечего. У меня еще шесть минут до того, как широкая стрелка системы «Такан» взметнется на своей шкале, говоря, что французский городок Лаон только что промелькнул подо мной. Я тащу за собой громовой след в утеху холмам, коровам и, возможно, одинокому крестьянину, шагающему по пустынной тропе в пасмурную ночь.

Полеты, вроде нынешнего, случаются нечасто. Обычно, когда я забираюсь в кабину этого самолета, у меня дел невпроворот, потому что моя работа состоит в постоянной готовности к бою. Каждый Божий день, независимо от погоды, праздников и графика полетов, небольшая группа летчиков поднимается раньше, чем все остальные.

У них боевое дежурство. Они просыпаются и приходят на стояночную линейку задолго до восхода. И каждый день каждой недели небольшая группа самолетов стоит в полной готовности на дежурной площадке с силовыми установками под крылом. Эти самолеты, само собой, вооружены до зубов.

После безобидных полетов в Национальной гвардии, ВВС первое время довольно жутко было встречать рассвет за проверкой крепления тысячефунтового боезапаса под крыльями. Процедура боевого дежурства временами кажется какой-то немыслимой забавой. Вот только боезапас настоящий.

День тянется медленно. Целый час мы тратим на изучение цели, которую и без того отлично знаем. Ориентиры вокруг нее, конической формы холм, вход в шахту на склоне горы, пересечение шоссе и железной дороги — всё так же знакомо нам, как виадук из тысячи арок, ведущий в Шомон. В наших мозгах, словно на картах с грифом «секретно», прочно засели сроки подлета и дистанции, маршруты захода на цель и высоты полетов.

Мы знаем, что наша цель будет обороняться не хуже любой другой, что придется пробиваться сквозь мощную стену заградительного огня и уворачиваться от нежно смертоносных пальчиков ракет. Как ни странно, зенитки нас почти не волнуют. Собственно говоря, совершенно неважно, обороняется ли цель буквально с каждой крыши или нет... если надо будет ее достать, мы пойдем хорошо усвоенным маршрутом и нанесем удар. Ну а если нас захватит стена огня — что ж, на войне и такое случается.

Взвыла сирена, срывая сон словно грубой рукой. У меня в комнате темно. Больше секунды, в скоротечном отливе сна я знаю, что должен спешить, но не представляю куда. Но вот эта секунда уходит, и в голове всё проясняется. Сирена Тревоги. Спешка.