для авиационных журналов.
Было еще несколько самолетов, которые взлетали в плохую погоду, во время грозы, а несколько дней спустя их обломки находили в какой-нибудь безлюдной местности. Причины неизвестны. Это могла быть на редкость сильная гроза; пилот мог потерять управление, мог в приступе внезапного головокружения направить самолет к земле, чтобы спастись от грозы.
Так что хотя у моей машины шестислойный пуленепробиваемый фонарь, рассчитанный на вещи похуже града, и усиленный каркас, способный выдержать напряжения вдвое больше тех, которые напрочь оторвали бы крылья другому самолету, я всё же, с почтением отношусь к грозам. Я обхожу их стороной, если могу, и, скрипнув зубами, покрепче сжимаю ручку управления, если не могу. До сих пор я несколько раз попадал в небольшие грозы, но видеть их во всей красе мне еще не доводилось.
Разумеется, на этот случай предусмотрены свои процедуры. Покрепче затянуть привязные ремни, включить обогрев кабины и противообледенители, освещение кабины на полную яркость, скорость снизить до 275 узлов и стараться удержать машину на горизонтали. В вертикальных воздушных потоках грозовых фронтов альтиметры, указатели вертикальной скорости и даже спидометры практически бесполезны.
Они либо отстают, либо забегают вперед, либо впадают в беспомощную дрожь. И хотя F-84F склонен, попав в турбуленцию, немного рыскать и крениться, я непременно должен лететь по самолетику авиагоризонта на приборной панели. И я лечу сквозь грозу, всеми силами держась на горизонтальной прямой. Так что, к этому я готов. Впрочем, как и всегда.
Мой самолет легко мчится во мраке французской ночи вдоль сплошного потока миль между Лаоном и Шпангдалемом, в воздухе гладком, словно отполированный обсидиан. Я чуть откидываю белый шлем назад, на подголовник кресла, и перевожу взгляд вверх от темного пласта плотной облачности в сияющую глубину звезд, которые с давних времен указывают путь людям земли. Вечные, неизменные звезды. Звезды, вселяющие надежду. Бесполезные звезды.
С точки зрения пилота, в самолете вроде моего, созданного для работы с предельной отдачей, звезды становятся лишь занятными искорками, и на них можно бросить взгляд, когда всё в полном порядке. Значение имеют лишь те звезды, что притягивают к себе светящиеся стрелки радиокомпаса и «Такана». Звезды, конечно, очень красивы, но я держу курс на S, Р и А
Летчики-истребители традиционно плохо относятся к самой идее полетов в плохую погоду, и только сверхчеловеческими усилиями ВВС заставляли их мириться с мыслью о том, что в наше время, даже истребители должны уметь летать при сильной облачности. Эти усилия командования обретают форму учебных фильмов и наземных курсов, и курсов приборных полетов, и обязательного минимума часов настоящих и имитированных полетов по приборам каждые полгода. Каждая новая модель истребителя лучше приспособлена к всепогодным условиям, и сегодня пилоты-перехватчики на своих машинах с треугольным крылом могут перехватывать и атаковать невидимого противника, который для них остается лишь яркой точкой на экране радара.
Даже истребитель-бомбардировщик, долго зависевший от прихотей низкой облачности, способен сегодня атаковать на малых высотах в плохую погоду. Сложные системы радаров позволяют ему избегать столкновений с земной твердью и идентифицировать цель. Не говоря уже об официальных усилиях и требованиях армейских уставов, пилоты новейших истребителей просто обязаны изучить всё, что можно, о полетах при сильной облачности, хотя бы ради того, чтобы получше освоить свою машину и уметь использовать ее в полную силу.
Однако облачность как была, так и остается врагом. Тучи крадут у меня горизонт, и мне некуда выглянуть из кабины. Я вынужден полностью полагаться на семь бесстрастных физиономий за стеклом, то есть, на мои приборы. Когда попадаешь в облачность, начисто исчезают понятия «верх» и «низ». Есть только ряд приборов, которые говорят: это верх, это низ, а это горизонт.
Если помногу летаешь в ясную погоду, отрабатывая стрельбы по наземным целям, не так уж легко поставить жизнь на слово двухдюймового стеклянного кружка со светящейся шкалой. Но это единственный способ выжить, когда мой самолет ныряет в облака. Органы чувств, которые без труда удерживают прицел на танке, легко сбиваются с толку, когда окружающий мир становится серым и безликим.