Ричард Бах

Чужой на Земле

так оно и есть. Он бросает взгляд на три лампочки, указывающие, выпущено ли шасси, и хотя ни одна не светится знакомым зеленым огоньком, хотя лампочка в ручке полыхает во всю мощь и ревет предупреждающий сигнал, он всё равно докладывает: «КДП Шомон, Ноль Пятый заходит на посадку, шасси выпущено, давление в норме, тормоза проверены».

Конструкторы взялись за дело и постарались исключить элемент человеческой ошибки из своих самолетов. В некоторых указателях воздушной скорости есть флажки, закрывающие шкалу при заходе на посадку, если не выпущено шасси. При этом считается, что если пилот не сможет увидеть показаний прибора, то сразу встрепенется и начнет действовать, то есть, в данном случае выпустит шасси.

В самом грозном, самом современном перехватчике с ядерными ракетами на борту, способном поразить вражеский бомбардировщик в сложных погодных условиях на высоте до 70000 футов, завывает всё тот же предупреждающий сигнал, похожий на ускоренное проигрывание пронзительного дуэта флейт-пикколо. Конструкторы вычислили, что если уж этот дикий звук не напомнит пилоту о необходимости выпустить шасси, то не стоит морочить себе голову с флажками и другими подобными трюками — всё равно его уже ничем не проймешь.

Когда я вижу, как заходит на посадку один из таких перехватчиков с дельтавидным крылом, я не могу сдержать улыбки, думая о том, как сейчас пилота донимает пронзительный вой рожка. А в моей темной кабине тонкая светящаяся стрелка радиокомпаса внезапно метнулась в сторону от радиомаяка Шпангдалема и рывком заставила меня вернуться к действительности.

Эта стрелка двигаться не должна. Когда она начинает раскачиваться над Шпангдалемом, то сначала предупредительно чуть подрагивает слева направо. Эти колебания становятся понемногу все шире, и наконец стрелка оказывается в самом низу шкалы, как она и сделала, когда мы пролетали над Лаоном.

Но судя по приборам, до первого контрольного ориентира в Германии мне еще лететь сорок миль. А радиокомпас только что предупредил меня, что он всего лишь радиокомпас, как и все остальные. Он придуман для того, что бы указывать путь к источникам радиоволн низкой частоты, а нет на свете более сильного источника низкой частоты, чем мощная гроза. Годами я слышал правило большого пальца и применял его на практике; слоистые облака означают спокойствие в воздухе и спокойный полет. Но как бы репликой в сторону правило добавляет: за исключением случаев, когда в слоистых облаках таится гроза.

И теперь, словно боксер, надевающий перчатки перед боем, я тянусь рукой влево и включаю обогреватель кабины. На правой консоли есть тумблер с табличкой антиобледенитель лобового стекла, и моя правая перчатка переводит его в положение включено с красной подсветкой скрытой лампочки. Я убеждаюсь, что привязные ремни затянуты до предела, и подтягиваю их еще на дюйм. Я отнюдь не намерен сегодня ночью целенаправленно влетать в грозу, но туго набитый брезентовый мешок в пушечном отсеке напоминает о том, что моя задача не из числа пустяковых и заслуживает хорошо просчитанного риска в схватке с непогодой.

Стрелка радиокомпаса снова бешено заметалась. Я ищу глазами вспышку молнии, но в облаках тишь и темень. Мне доводилось встречаться с непогодой за мою летную карьеру уже не раз, почему же тогда это предупреждение так непохоже на другие, так зловеще и угрюмо? Я отмечаю, что стрелка указателя направления стойко держится на курсе 084 градуса, и по привычке сверяю ее с резервным магнитным компасом. Она до градуса совпадает с неподкупным магнитом. Через несколько минут туча бесповоротно проглотит мой самолет, и я останусь совершенно один, полагаясь только на приборы.

Очень странное это чувство — лететь в одиночку. Я так много летаю в группах по двое, по четверо, что требуется некоторое время, чтобы ощущение одиночества выветрилось из одиночного полета, а минуты между Уэзерфилдом и авиабазой Шомон не казались такими долгими. Сама возможность смотреть в любом направлении во время одиночного полета кажется противоестественной.