Ричард Бах

Чужой на Земле

за дирижером. Я набираю высоту, когда набирает он, делаю развороты, когда делает он, и внимательно слежу за сигналами его руки.

Полет в строю — это довольно спокойный вид путешествия. Чрезмерная болтовня в воздухе при выполнении боевой задачи — это не слишком профессионально, поэтому, для полетов в строю существуют сигналы рукой, которыми Ведущий подает команды или просьбы Ведомому и получает от него ответы.

Само собой, Ведущему было бы легче нажать кнопку микрофона и сказать: «Звено Гатор: воздушные тормоза... выполнять», — чем отрывать правую перчатку от ручки, какую-то секунду управляя самолетом левой рукой, потом вернуть правую руку на ручку управления, пока Гатор Три передает сигнал Четверке, положить левую руку на рычаг газа, большим пальцем нажать тумблер выпуска воздушных тормозов над кнопкой микрофона, потом резко кивнуть шлемом, переводя тумблер в положение включено. Это более сложно, более профессионально, а стать профессионалом — это цель каждого человека, который носит над левым нагрудным карманом серебряные крылышки.

Это профессионально — хранить молчание в эфире, знать о самолете всё, что требуется, непоколебимо держать строй, сохранять выдержку в аварийных ситуациях. Всё, что в летном деле желательно, то и «профессионально». Я шучу с другими пилотами насчет того, до каких крайних понятий можно растянуть это слово, но злоупотребить им просто невозможно, и в душе я этим горжусь.

Я так стараюсь заработать репутацию профессионального пилота, что из каждого полета в сомкнутом строю возвращаюсь взмокший от пота; даже мои перчатки промокают насквозь и ссыхаются мелкими морщинками до следующего летного дня. Мне еще не приходилось встречать пилота, который бы после полета в сомкнутом строю не вышел из самолета, как из бассейна. Ведь всё, что требуется для ровного, гладкого полета — это лететь в свободном строю.

Это, однако, непрофессионально, и насколько я убежден, человек, который приземляется после полета в строю в сухом летном костюме, не может быть хорошим ведомым. Я еще ни разу не встречал такого пилота и, возможно, никогда и не встречу, потому что всё понятие о профессионализме у пилотов одномоторных самолетов умещается только в одном — в полетах в строю.

Всякий раз после выполнения боевой задачи бывает трехмильный начальный заход на посадку в сомкнутом строю. Все 35 секунд, необходимые для прохождения этих трех миль, с того момента, когда Ведущий нажимает кнопку микрофона и говорит: «Гатор Ведущий заходит на посадку, полоса один девять, три точки у всех четверых», — каждый пилот на стояночной линейке и десятки других людей на базе будут следить за этим звеном.

На какой-то момент звено промелькнет в окне кабинета командира части, его будет отлично видно с автостоянки возле магазина, так что покупатели тоже будут на него глазеть, пилоты-ветераны не будут сводить с него глаз. Целых три мили оно будет у всех на виду. Целых 35 секунд это будет зрелище для всей базы.

Я говорю себе, что мне всё равно, то ли все генералы американских ВВС в Европе собрались посмотреть на мой самолет, то ли меня видит одна куропатка в высокой траве. Единственное, что имеет значение в этом полете, — это удержать строй. Именно там мое место. Любую мою поправку немедленно выдаст серый шлейф дыма, и это будет минус одно очко от идеала четверке прямых серых стрел с неподвижными серебристыми наконечниками. Малейшее изменение означает мгновенную поправку, чтобы сохранить прямоту полета стрел.

Я на целый дюйм далековато от Ведущего; одной лишь мыслью я двигаю ручку влево и восстанавливаю этот дюйм. Меня потряхивает в разогретом послеполуденном воздухе; я подтягиваюсь поближе к Ведущему, чтобы трястись с ним на одной воздушной волне. Эти 35 секунд требуют больше внимания и сосредоточенности, чем весь остальной полет.

Во время предполетного инструктажа Ведущий может сказать: «...и при заходе на посадку давайте красиво пройдем строем; только не прижимайтесь слишком тесно друг к другу, чтобы не чувствовать себя неловко...», — но каждый пилот звена улыбается в душе при этих словах и знает, что когда наступит эта половинка минуты, ему будет так же неудобно, как и другим ведомым в самом сомкнутом на свете строю, каким он только может лететь.