Ричард Бах

Чужой на Земле

навигационного огня моего Ведущего все еще в нескольких дюймах от моего фонаря.

Наконец он отваливает в сторону ярким всполохом полированного алюминия и заходит на посадку, а я начинаю считать до трех. Я следую за ним по схеме и жду. Мои колеса выбрасывают длинные хвосты голубого дыма, коснувшись полосы, а я все жду. Всё так же строем мы подруливаем на стояночную линейку и выключаем двигатели, заполняем послеполетные документы и ждем. Все вместе мы шагаем в помещение для экипажей, парашютные замки позванивают, словно стальные колокольчики, и мы ждем. И наконец звучит долгожданное: «Здорово вы сегодня смотрелись при заходе на посадку, Гатор», — скажет кто-нибудь Ведущему. — Спасибо, — ответит он.

Иногда я задаюсь вопросом, а стоит ли? Стоит ли оно такого труда и пота, а временами и опасности при полетах в чрезмерно сомкнутом строю, чтобы просто хорошо смотреться при заходе на посадку? Я примеряю риск к шансам на возвращение и получаю ответ еще до того, как вопрос сформулирован и задан.

Стоит. Изо дня в день, все семь дней в неделю четверки самолетов заходят на посадку на этой полосе. Пройти свой заход так хорошо, что он запоминается человеку, видевшему сотни таких заходов, — значит, совершить нечто выдающееся. Сделать свое дело профессионально. Оно того стоит.

Если дневные полеты в строю — это работа, то ночные — это тяжкий труд. Но в любых ВВС не сыскать более прекрасного полетного задания. Самолет Ведущего растворяется во мгле, сливается с черным небом, и я веду свой Третий, ориентируясь лишь по его зеленому навигационному огню и по ярким красным отблескам, которые наполняют его кабину и тускло отсвечивают от ее стеклянного колпака. Но со мной, как обычно, звезды.

Я парю рядом с крылом Ведущего, наблюдаю за негаснущим зеленым огнем, ярко-красным заревом и светлым-светлым силуэтом его самолета под звездами. Воздух ночью спокойный. На большой высоте, и если Ведущий не поворачивает, можно немного расслабиться и сравнить огни далекого города внизу с ближайшими огнями, со звездами вокруг меня. Они удивительно похожи.

Расстояние и ночь смешали самые маленькие огни города, высоту и тонкую прозрачную материю воздуха с мельчайшими звездами, привнеся в этот мир островки крошечной немигающей жизни. Когда совсем нет облаков, очень трудно определить, где заканчивается небо и начинается земля, и не один пилот погиб из-за того, что ночь была совершенно ясной. Не существует никакого другого горизонта, кроме маленького, длиной в два дюйма, который находится под стеклом на приборной панели по соседству с 23 другими своими собратьями.

Ночью, с высоты 35000 футов, в мире нет никаких недостатков. Нет грязных рек, нет дремучих лесов, нет ничего, кроме серебристо-серого совершенства, пронизанного светом теплого звездного душа. Я знаю, что белая звезда, нарисованная на фюзеляже Ведущего, потускнела от полос масла, оставленных грязными тряпками, но если смотреть очень близко, можно увидеть безупречную пятиконечную звезду в свете небесных звезд, у которых нет острых углов, но сквозь которые мы движемся.

В полете Тандерстрик очень похож на то, чем он, должно быть, выглядел в воображении человека, который его сконструировал, прежде чем тот снизошел к мирской задаче нанесения линий и цифр на бумаге. Чистое произведение искусства, незапятнанное черными трафаретными буквами, которые ежедневно напоминают: «аварийный выход», «надувной трап» и «катапульта». Он похож на одну из безобидных маленьких моделей из серой пластмассы без пятен и швов.

Ведущий резко качнул крылом вправо, мигнул зеленым навигационным огнем, указывая Второму перестроиться и занять позицию, в которой сейчас нахожусь я — по правое крыло от Ведущего. Не забывая о Четвертом, плывущем по небу во тьме, слегка поднимаясь вверх или опускаясь вниз, осторожно тяну рычаг газа и мягко соскальзываю в сторону, чтобы освободить место для Второго.

Прежде чем он начинает перестроение, яркие вспышки его навигационных огней сменяются постоянным тусклым свечением, так как мне легче лететь в ровном свете, чем в мерцающем. И хотя эта процедура принята, чтобы избежать гибели пилота, двигающегося ночью в строю при мерцающих огнях, и является обязательной при смене Вторым позиции, я ощущаю всю заботливость этого действия и мудрость правила.