Ричард Бах

Чужой на Земле

работа, и я ее выполню.

Слева от меня длинная удаляющаяся линия самолетов, командир эскадрильи толкает вперед рычаг газа и начинает подъем. Строй Сокол, проверка, — звучит в 24 приемниках, в 48 наушниках. — Эйбл Рэд, Ведущий, прием. Эйбл Рэд Второй, — отозвался его партнер. Третий. Четвертый.

Длинная последовательность отдельных голосов и щелчков микрофонов. Рычаг газа двинут вперед в кабине за кабиной, истребитель за истребителем наклоняются влево и поворачивают, следуя за безупречным движением самолета командира эскадрильи. Ведущий моей четверки начал поворот. — Бейкер Блу, Ведущий, — произнес он, продолжая движение вперед. Его имя Кол Уипли. — Второй. — Джин Айван. — Третий. — Ален Декстер. Я нажал на выключатель микрофона последним. — Четвертый. И наступила тишина. Нет никого за последним членом шестой группы.

Длинная линия самолетов быстро поворачивает вдоль пути ко взлетно-посадочной полосе «три-ноль», и первый самолет выравнивается прямо над полосой, чтобы освободить место для своих многочисленных спутников. Огромный строй быстро движется и заполняет место позади него, и совсем не остается времени на размышления и другие действия, кроме необходимых. Двадцать четыре самолета над взлетно-посадочной полосой сразу, редкая картина. Я нажимаю кнопку микрофона, пока поворачиваю, чтобы остановиться в позиции за крылом Третьего Бейкера Блу, и веду маленький личный разговор с командиром эскадрильи.

— Бейкер Блу Четвертый на линии. Когда меня слышит человек в блестящем самолете, с маленькими суконными дубовыми листьями на плечах летного комбинезона, он нажимает на рычаг газа и говорит: — Строй Сокол, подъем.

Нет никакой действительной необходимости для всех 24 самолетов переключать моторы в стопроцентно противоположный режим в один и тот же момент, но в результате получится впечатляющий шум, а это именно то, что желают услышать собравшиеся сегодня зрители. Две дюжины сдвинутых вперед рычагов газа буквально перед самой остановкой двигателя.

Даже для пилота, находящегося в кабине самолета, в шлеме с наушниками на голове, — это громкий звук. Небо слегка темнеет, и сквозь ревущий гром, который сотрясает деревянные трибуны, люди наблюдают большое облако выхлопных газов, поднимающееся у края взлетно-посадочной полосы, над сияющими проносящимися самолетами, которые, выравнивая курс, снова выстраиваются в строй Сокол.

Я подпрыгиваю и трясусь на педалях руля направления в потоке воздуха от других самолетов и замечаю, что, как я и ожидал, мой двигатель не работает нормально, на сто процентов. Лишь секунду всё было в порядке, но из-за ударов и давления воздушных потоков других самолетов, врывающихся в воздухозаборники моего истребителя, мощность мотора упала до немногим меньше чем 98 процентов. Это хороший показатель того, что воздух за пределами моей маленькой кондиционируемой кабины очень неспокойный.

— Эйбл Рэд, Ведущий поворачивает. Две передние группы отделились и медленно полетели прочь от большинства других групп, образуя строй Сокол. Пять секунд — движение стрелки секундомера, — и Эйбл Рэд Третий совершает поворот с Четвертым на крыле. Я сижу высоко в моей кабине и наблюдаю, как далеко впереди первые из строя касаются взлетно-посадочной полосы.

Первые самолеты коснулись земли, как будто они изнывали от скуки и рады возвратиться опять в воздух. Следы их выхлопов темны, если смотреть на них с высоты. И я поинтересовался с улыбкой, понадобится ли мне пролетать через дым других самолетов ко времени, когда я начну разворачиваться с Бейкер Блу Третьим, или полоса успеет очиститься.

Самолеты выруливали по два. Восемь; десять; двенадцать... Я жду при отпущенном до упора рычаге газа, надеясь, что смогу оставаться с третьим борт к борту и приземлиться вместе с ним, как требуется. У нас одна и та же проблема, поэтому трудностей вроде бы быть не должно, кроме слишком затянутого пробега во время посадки.

Я выглядываю, чтобы посмотреть на Третьего, готовый кивнуть ему. Он следит за тем, как садятся другие самолеты, и не оглядывается. Он смотрит, как они движутся... шестнадцать, восемнадцать, двадцать...