Ричард Бах

Чужой на Земле

не опасно.

Как только я убеждаюсь, что шасси не собирается опускаться, приходят мысли о том, что это может значить. В самом худшем случае это означает, что носовое шасси всё еще находится в своей нише, что я не смогу вывести его оттуда и что мне придется приземляться на два колеса.

Однако, даже в худшем случае это не опасно (ох, как-то 84-й сделал кувырок при посадке без переднего шасси, и пилот при этом погиб). Если основная система выпуска шасси не сработает после того, как я еще несколько раз попытаюсь запустить ее, если откажет и аварийная система, которая выстреливает шасси вниз с помощью сжатого воздуха, если мне не удастся вытрясти носовое шасси, прыгая по взлетной полосе на двух основных... если всё это не поможет, у меня всё равно нет оснований для паники.

При наличии небольшого количества топлива я сделаю несколько кругов над полем, а тем временем пожарные машины зальют посадочную полосу слоем белой пены, чтобы облегчить мне приземление без переднего шасси. И я приземлюсь.

Последний круг перед посадкой — это обычный последний круг. Земля проплывает под фюзеляжем точно так же, как обычно, но только на этот раз она проплывает под двумя шасси, а не под тремя. Кроме того, в кабине слышится звуковой сигнал, предупреждающий, что шасси не в порядке, в прозрачной пластиковой рукоятке мигает красная лампочка, зеленый индикатор сообщает, что носовое шасси по-прежнему убрано, а из диспетчерской то и дело напоминают, что, как им кажется, переднее шасси всё еще не выпущено.

Самое большое значение при посадке в данном случае имеет то, что на тебя с разных сторон смотрит не одна пара глаз. Когда на взлетную полосу, мигая красными маяками, устремились пожарные машины, все наземные работники и только что приземлившиеся пилоты занимают свои зрительские места на серебристых крыльях самолетов и наблюдают за происходящим.

— Гляди-ка, Джонни, он заходит на посадку без носового шасси. Ты слышал о 84-м, который опрокинулся на взлетной полосе в подобной ситуации? Ну, парень, кто бы ты ни был, желаю тебе удачи, и не забывай держать нос подальше от земли, насколько это возможно.

Для них это интересно, но мне немножко не по себе, ведь кажется, что я выхожу на сцену, не зная точно, что должен исполнить. Никаких декораций, шум мотора не дает услышать в роковую минуту жуткую тишину, и только небольшая вероятность того, что катастрофа случится, приковывает ко мне взгляды зрителей.

Перед тем как нос касается бетонной полосы, я неестественно наклоняюсь вперед, наблюдая за несущейся навстречу рекой белой пены. Внезапно меня охватывает страх. Приближается момент, когда я уже больше не управляю самолетом и отдаюсь на волю случая. Один порыв ветра — и мой самолет пойдет кувырком в облаке оранжевого пламени и разлетающихся обломков. Он разлетится на куски, и я окажусь в самом центре этого месива. Раскаленный двигатель взорвется, и холодная пена превратится в пар. Бетон очень твердый, а движемся мы очень быстро...

Сбрасываю газ, и нос окунается в пену. Белая пелена. В один миг белизна окутывает мир, и я слышу только скрежет металла по бетону. Сильно сжимая челюсти, я вдруг понимаю, что моему самолету приходится очень нелегко и что он не заслуживает таких страданий. Мой самолет такой хороший и надежный, и вот сейчас он пашет носом бетон, а я ничего не могу поделать, чтобы хоть как-то облегчить его участь.

Тут я осознаю, что самолет пролетел уже тысячу футов, но не пошел кувырком, и что я по-прежнему несусь вперед, пристегнутый ремнями к креслу, и что мир вокруг бел от пены, и что можно открыть фонарь уже сейчас, хотя движение еще не прекратилось.

Мягко поднимается забрызганный пеной лист плексигласа, и я снова вижу мир, голубое небо, белую взлетно-посадочную полосу и зеленую траву. Я снимаю очки и кислородную маску так спокойно, будто ничего не произошло. Воздух невообразимо свеж, трава необычайно зеленая, и я всё еще живой. Отключаю батареи и подачу топлива. Вокруг царит такая тишина, которой, кажется, еще никогда не было. Мой самолет пострадал, но теперь я люблю его еще больше. Он не кувыркнулся, не загорелся, и, тем самым, спас мне жизнь.