Ричард Бах

Чужой на Земле

Мы можем увидеть, что все наши разногласия не стоят и ломаного гроша, но устройство уже не остановить.

Жалко ли мне этих людей? Больно ли мне? Да, мне стало больно с того самого момента, когда я впервые увидел, что учебное изделие подвешено под крылом моего самолета. Однако, я люблю свой самолет сильнее, чем ненавижу устройство. Я — это всего лишь линза, с помощью которой ненависть моей страны фокусируется в яркий шар ядерного взрыва на территории врага.

Хотя мой долг и единственное желание — как можно лучше служить своей стране в военное время, я успокаиваю себя тем, что мы никогда не используем эти устройства. Мои цели будут исключительно военными. Если кого-то и вправду когда-нибудь поглотит огненное облако, это будут коварные люди, которые больше всего на свете ненавидят свободу.

Однако, иногда чувствуешь, что даже самые хорошие доводы для успокоения неубедительны. В такие минуты я просто надеюсь, что мне никогда не придется сбрасывать эти смертоносные железяки на живых людей.

Расстояние, измеряемое «Таканом», уменьшается и доходит до показания «006». Меньше оно не станет, потому что прямо подо мной на расстоянии шести миль сейчас находится радиомаяк города Висбаден. Я на полторы минуты отстаю от графика и вошел в зону, в которой откуда ни возьмись появился ветер.

Через тридцать минут колеса моего самолета коснутся холодного сырого бетона базы Воздушных Сил в Шомоне. Эта мысль вдохновила меня, однако тут же прямо по курсу сверкнули две молнии. Снова беглый осмотр приборов. Теперь пришло время сообщить диспетчеру о том, как проходит полет, и я нажимаю большим пальцем на кнопку включения микрофона.

Часть 5

Вспышка молнии впереди. Воздушных ям по-прежнему нет. Самолет будто завис в пустоте. Держу курс. Контролирую высоту.

Неожиданная мысль. Если бы я просто летел домой в такую ночь, я бы повернул обратно. У меня всё еще хватит топлива, чтобы вернуться в зону хорошей погоды в районе Вестерфилда. Я вполне могу обойтись и даже не спрашивать разрешения на это. Если бы не мешок, лежащий у пулемета, я бы так и сделал. Однако, он находится здесь, а в Шомоне ждет командир эскадрильи, который доверил мне эту миссию. Я полечу дальше.

Я могу воспользоваться стрелкой радиокомпаса для того, чтобы обнаруживать самые опасные облака, а когда всё обернется наихудшим образом, остается еще возможность идти напролом сквозь грозу. Но всё же, насколько приятнее быть светящейся точечкой на экране чьего-то радара и слушать предупреждения о том, что где-то далеко бушует буря. Еще раз пытаюсь связаться с диспетчером и убеждаюсь, что радио отказало надолго. В такую погоду радиосвязи нет. Я еще и еще раз убеждаюсь в этом, не получая ответа ни в одном диапазоне.

Поворачивай! Не думай о командире эскадрильи. Ты погибнешь в этих облаках. Опять появляется страх, воображение, как всегда, начинает преувеличивать опасность. Я не погибну в эту ночь. Возможно, погибнет кто-то другой, но не я. Ведь я провел столько часов в небе, а самолет, на котором я лечу, справится с любыми погодными условиями.

Еще одна вспышка справа и небольшая вспышка слева. Слабый порыв ветра налетает на самолет, отчего его крылья немножко вздрагивают. Ничего страшного. Через сорок минут я уже буду шлепать по лужам в расположение эскадрильи на базе Военно-Воздушных Сил в Шомоне. Навигационная система работает нормально. Фальцбург в восьмидесяти милях впереди по курсу.

Мои друзья погибали во время полетов. Пять лет тому назад мой товарищ по комнате Джейсон Уильяме врезался на бреющем полете в наземную мишень во время выполнения учебного задания. Вместе с тремя другими пилотами я сидел на семинаре, где рассматривалось выполнение задания по воздушной стрельбе. В другом конце комнаты в узком кругу проходил еще один семинар по элементам воздушного боя.

Я как раз отхлебнул из бумажного стаканчика горячего шоколада, когда в аудиторию вошел командир эскадрильи. Его летный комбинезон был небрежно накинут на одно плечо. — Кто здесь занимается воздушной стрельбой? Я кивнул ему поверх стаканчика, указывая на наш стол.