Ричард Бах

Чужой на Земле

я сорвался в пропасть и падаю в долину, на дне которой клубится густой туман. Правая рука сжимает рукоятку рычага.

Я откидываюсь в своем кресле пилота и всматриваюсь в ночное небо. Оно не просто синее, фиолетовое или черное. Это большое поле угольного порошка, посыпанное разной величины звездами. Оно окружает меня со всех сторон.

Чтобы уменьшить рев мотора, отпускаю рычаг газа. Правая перчатка тянется к переключателям. Три щелчка, и красный мир моей кабины сливается с окружающим пространством. Самолет постепенно теряет высоту до 33000 футов, и рев его мотора на небесных просторах слышен как отдаленный шепот.

Я здесь единственный человек. Быть может, в эту ночь я — единственный живой представитель человечества, который воплощает в себе на несколько минут весь многовековой интерес жителей этой крохотной планетки к бесконечному звездному небу. У нас, людей, очень много общего.

Вот я, например, лечу сейчас на этом прекрасном самолете и любуюсь звездным небом. И возможно, в эту же ночь в двадцати минутах полета к востоку другой пилот тоже бороздит небо на своем любимом самолете, смотрит на эти же самые звезды и думает о том же.

На моем самолете нарисованы белые звезды, а на его — красные. Однако, в полутьме цвет почти не заметен. В его кабине обитает такая же дружная семейка приборов и индикаторов, и его самолет тоже отвечает поворотом влево на перемещение влево ручки управления.

Я не сомневаюсь, что с этим пилотом мы бы быстро нашли общий язык. Всю ночь напролет мы бы могли проговорить о том, на каких машинах летали, где бывали и когда нам случалось испытывать страх. Мы бы дружно смеялись, вспоминая о тех глупостях, которые нам случалось делать, когда мы только учились летать. У нас с этим человеком слишком много общего, чтобы мы могли бездумно вступить в воздушный бой друг с другом.

Я проходил летную практику на базе ВВС возле Далласа, а он — на базе под Сталинградом. Мой летный инструктор орал на меня по-английски, а его инструктор — по-русски. На его лобовом стекле тоже иногда вспыхивают голубые огоньки, так же, как и на моем. Кроме того, в его кабине тоже есть красные кнопки, которые наводят на размышления. Возможно, сейчас он думает о своей дочери, которая вечером играла с сиамскими котятами. Будь внимателен, друг, не отвлекайся!

До Шомона пятьдесят миль. Меня отделяет от этого города не только расстояние, но и непроглядная пелена грозовых облаков. Поэтому, Шомон представляется мне чем-то вроде города в Зазеркалье. Эти пятьдесят миль не так-то просто преодолеть.

Здесь, над облаками, всё в порядке, вот только невозможна радиосвязь с землей. Это, конечно, не так уж страшно, но всё же, довольно неприятно, и мне приходится оторвать свой взгляд от бархатных бездн ночного неба и начать решать вопрос о том, как лучше посадить самолет на землю.

Радио не работает. Что ж, в этом случае я могу лететь на запад в поисках просвета в облаках, затем уменьшить высоту полета, вернуться в Шомон и приземлиться. Однако, это очень плохой план, если учесть странности французских облаков и количество горючего в баках.

Я могу описать треугольник над Шомоном, пролетая одну его сторону за минуту. Через некоторое время местный радар заметит меня и вышлет навстречу перехватчик, который поможет мне сесть. Очень рискованный план, но о нем тоже следует помнить на всякий случай.

И, наконец, я могу пойти на снижение в районе Шомона в надежде, что облака там не очень низкие и можно найти взлетную полосу без содействия наземной службы. Как явствовало из последнего прогноза, который я еще слышал, погода здесь не самая плохая. Если я не выйду из облаков, опустившись на минимальную высоту, на которой еще работает «Такан», я снова поднимусь вверх и попробую сделать то же на базе ВВС в Этейне, что находится в десяти минутах полета к северу.

Горючего у меня как раз хватит для того, чтобы осуществить этот план. Для спортивного интереса попробую еще раз выйти на связь с диспетчером, пролетая над самим Шомоном. Никогда не знаешь, чего ждать от этих коротковолновых радиопередатчиков. Сорок миль, пять минут — и я уже дома. И несколько месяцев до возвращения в тот дом, где ждут жена и дочь и где все в городе разговаривают по-английски.