Ричард Бах

Чужой на Земле

еще раз. Глаза беспокойно рыскают от прибора к прибору, но всё в полном порядке.

Расход топлива 2500 фунтов в час. Воздушная скорость примерно 465 узлов. Тонкая светящаяся стрелка радиокомпаса над усеянной цифрами шкалой внезапно взлетает вверх, когда под моим крылом проплывает Абвильский радиомаяк, укрытый черной тучей. Глаза быстро проверяют частоту передатчика, голос готов доложить на КДП о местонахождении, большой палец левой руки опустился на кнопку микрофона в 22.00, а невидимая публика у меня за спиной заметила впереди первую слабую вспышку молнии в высокой матовой тьме.

Часть 2

Франс, ВВС Два Девять Четыре Ноль Пять, Абвиль. — В мягких наушниках на мгновение повисает тишина тихо потрескивающего эфира, и я ясно вижу человека в просторном квадратном помещении, в сумятице телетайпов, громкоговорителей, среди мерцания приборов и круглых серых радарных экранов. Отставив в сторону стакан красного вина, человек в кожаном вращающемся кресле наклоняется к микрофону.

— Четыре Ноль Пять, КДП Франс, прием. — По-английски он говорит с едва заметным акцентом. Это редкость. Он тянется к банке с густой щеткой остро отточенных карандашей и берет один из них.

Кнопка микрофона снова прижата, и я опять слышу местный эффект, как слышит его и человек на земле. В местном эффекте двигатель звучит тише, по-деловому, — преисполненный собственной важности шумный водопад, вполне подходящий фон для моего сообщения. Мои слова фильтруются в теле передатчика и становятся отчужденными и безликими, голосом человека, с которым я едва знаком.

— КДП Франс, Ноль Пятый прошел Альфа Браво по графику, эшелон полета три три ноль, предполагаю Лима Чарли в ноль девять, Шпангдалем. — Добрая старая Франция. Единственная страна в Европе, где никогда не называется пункт оповещения, только его инициалы, причем всегда с легким оттенком загадочности.

Привычный шаблон доклада о местонахождении ритмичен и поэтичен; этот чисто деловой шаблон прекрасно произносится вслух. Каждый час над землей произносятся и выслушиваются тысячи таких докладов; они неизменно сопутствуют полетам вслепую, так же, как запросы об условиях посадки являются неотъемлемой частью полетов при ясной погоде. Доклады о местонахождении — это часть образа жизни.

— Вас понял. Ноль Пятый, местонахождение принято. Доложите Лима Чарли. — Карандаш прерывает свой бег, поднимается стакан с вином. С последним словом человек на КДП Франс прекращает свое существование. Я снова остаюсь наедине с ночью, звездами и звуками моего самолета.

На каждом втором самолете-истребителе маршрутный полет — это время покоя и ровного монотонного гула. Пилот безмятежно мчится, оседлав поток бешеного рева, и знает, что с двигателем и самолетом всё в порядке.

Но только не с моим самолетом, не с моим F-84F. Мой самолет — это настоящий клоун. Его двигатель звучит скорее как вконец раздерганный драндулет с никудышным глушителем, чем как безупречно исправная машина. Когда я только начинал летать на Тандерстрике, меня предупредили, что если мотор когда-нибудь перестанет вибрировать, значит, нагрянули настоящие неприятности. Так оно и есть. Странные звуки возникают ниоткуда, на секунду задерживаются в теле самолета и исчезают.

Вот и сейчас начинается тихий визг за левым плечом. Заинтригованный новым звуком, который добыл из себя мой самолет-арлекин, я внимательно прислушиваюсь. Визг поднимается всё выше, словно до огромной скорости раскручивается крохотная турбина. Левая перчатка убирает на дюйм ручку газа, и визг немного стихает; газ вперед — и он снова заводит прежнюю песню.

В другом самолете такой визг вызвал бы к себе серьезный и озабоченный интерес; у меня же он вызвал лишь легкую улыбку под зеленой кислородной маской. Как-то раз мне пришло в голову, что все мыслимые звуки, на которые способен мой самолет, я уже слышал. Спустя мгновение визг исчезает сам по себе.