Ричард Бах

Чужой на Земле

таящейся в металле незаурядной личности.

Мой самолет имеет в запасе целый набор собственных причуд; их до того много, что перед прилетом во Францию пришлось провести небольшое совещание с операторами КДП и подробно рассказать им об этой машине. Один только взрыв при запуске двигателя мог заставить непосвященного поднять пожарную тревогу. На холостом ходу при скромных 46 процентах мощности он гудит. Причем не тихонько, как бы про себя, а громко, проникновенно и гулко «ММММ», от чего механики болезненно затыкают уши и напоминают пилотам, чтобы те прибавили газу и вывели двигатель из точки резонанса.

Он гудит настолько по-человечески своеобразно, что вся авиабаза безошибочно догадывается: F-84F готовится к вылету. Когда стоишь в безопасном отдалении, кажется, что самолет настраивает себя на высокую громовую песню. А позже, уже в небе, от резонанса не остается и следа, хотя кабина и переполнена другими шумами.

Тем не менее, я то и дело летаю на самолете, который гудит в воздухе, и тогда кабина превращается в изощренную камеру пыток. Чуть назад ручку газа после взлета, ложимся на маршрутный курс, пристраиваемся к крылу Ведущего. МММ... Еще чуть сбросим газ. МММ... Резонанс пронизывает меня мелкой дрожью, словно я металлический сервомотор, намертво прикрепленный к фюзеляжу.

Я торопливо мотаю головой из стороны в сторону, словно пытаясь отогнать стаю голодных комаров. Я широко раскрываю глаза, снова закрываю, снова трясу головой. Всё без толку. Вскоре, мне уже трудно думать о полете в строю, о маршруте, пилотировании, вообще о чем-либо, кроме всепроникающего гудения, от которого самолет бросает в лихорадочную мелкую дрожь.

Воздушные тормоза наполовину выпущены. Выводим газ до 98 процентов мощности. С увеличением мощности гул стихает, и ему на смену приходит вибрация воздуха, вспоротого ножами тормозов. Двухчасовой полет в невыносимо гудящем самолете превращает пилота в пустоглазый автомат. Никогда бы не поверил, что такие простые вещи, как вибрация и звук, так быстро разъедают человека.

Сдавая однажды самолет ремонтникам из-за жуткого резонанса двигателя, я обнаружил, что в большинстве случаев он вызван ослабленным креплением сопловой трубы, из-за чего эта восьмифутовая стальная громадина слегка касается корпуса самолета, словно камертон — стакана с водой. Идеальным инструментом в руках саботажника во время войны был бы простой гаечный ключ, чтобы на самую малость ослабить крепления сопловых труб на вражеских самолетах.

Но и это еще не всё. В запасе у самолета не меньше сотни мелких пакостей. Целая сотня уловок, на первый взгляд, заставляющих считать, что Что-то Здесь Не Так, хотя, на самом деле, всё в полном порядке. Скажем, перед самым стартом, при опробовании двигателя у взлетной полосы, всю кабину заполняет серый дым, фонтанами выбиваясь из вентиляционных отверстий.

Загорелся двигатель? Разрыв маслопровода в моторном отсеке? Ничуть не бывало. Регулятор температуры в кабине выставлен слишком низко, и влажный воздух, ворвавшись снаружи, моментально конденсируется послушной системой охлаждения в густой туман. Нажмите на секунду кнопку обогрев, и весь дым сгинет без следа. А машина тихо посмеивается про себя.

Тот же самый момент, опробование двигателя. Дым, настоящий дым горящего масла струится из-под фюзеляжа, вырываясь из невидимого отверстия на бетон и окутывая самолет серой пеленой. Полный порядок. Просто избыток масла в подшипниках, как и предусмотрено конструкцией, вытекает наружу.

Уже в воздухе, после часового полета на малых высотах. Внезапно из самолета Ведущего начинает потоком вытекать горючее, развеваясь в воздухе огромным сигналом бедствия. Разрыв топливопровода? Признак того, что переломались все лопасти турбины и вдребезги разнесли двигатель? Вот-вот в небе полыхнет алое пятно пожара? Не тут-то было.

С этой струей топлива тоже всё в порядке. Когда подвесные топливные баки отдают свое последнее горючее и подключаются к подаче основные, на какое-то мгновение в главном баке оказывается слишком много топлива и оно совершенно безобидно вытекает за борт, как ему и положено. А машина посмеивается от собственной старой проделки.