чтобы спокойно себя чувствовать во время прыжка. — Да ладно тебе, — сказал я, размышляя, с какой силой такой ветер может лупить по шелковому куполу. — Пятнадцать несчастных миль в час? Ничего с тобой не сделается. — Интересно, кстати, было узнать, можно ли раздразнить Стью настолько, чтобы он пренебрег доводами разума.
— Ветер свежеет. Я, пожалуй, прыгать не стану. — Все эти люди придут посмотреть на тебя. Народ будет огорчен. Вчера кто-то сказан, что твой прыжок был самым первым прыжком на этом поле. Теперь все настроились увидеть второй. Так что лучше — прыгай. На случай, если бы он сдался, у меня была наготове целая лекция насчет того, как одни лишь слабаки уступают в том, в чем считают себя правыми.
— Пятнадцать миль — это сильный ветер, Дик, — отозвался Пол из ангара. — Знаешь что? Нам всё равно надо испытать купол и убедиться в том, что инверсии больше нет. Надень-ка подвесную систему, а мы бросим купол на ветер и посмотрим, правильно ли он раскроется. — Я надену ваш парашют, — сказал я. — Не боюсь я вашего парашюта.
Пол принес подвесную систему и помог мне в нее забраться, и пока он это делал, я вспомнил слышанные мной еще в военной авиации рассказы о пилотах, беспомощно тащившихся на ветру за своими парашютами. Одним словом, я совсем было собрался передумать.
Но к этому времени я уже был полностью застегнут и стоял спиной к ветру, который, похоже, значительно посвежел, а Пол и Стью стояли у разложенного на траве купола, готовые подбросить его в стремительно несущийся воздух. — К движению готов? — прокричал Пол.
— Одну минутку! — Не понравилось мне это его словечко насчет «движения», потому что я-то как раз собирался оставаться на том самом месте, где был. Я вбил каблуки в землю, перевел замок в положение аварийного освобождения, чтобы отбросить парашют, если что-нибудь пойдет не так.
—Не трогай замка, — сказал Пол. — А то купол опять весь перепутается. Если захочешь избавиться от парашюта, потяни за нижние стропы. Готов? Прямо по ветру находилась невысокая ограда из деревянных столбиков с натянутым между ними стальным тросом. Если меня потащит, то потащит именно туда. Но опять же, во мне 200 фунтов весу, я прочно уперся ногами в землю, и никакой легкий ветерок не протащит меня до самой ограды.
— Готов! Я наклонился навстречу ветру, а Пол и Стью швырнули купол в воздух с подозрительным энтузиазмом. Ветер сразу же поймал парашют, надул его, как спинакер у гоночной яхты, и каждая унция этой силы рванула меня за лямки и плечи. В меня словно мощный трактор вцепился, тащивший меня за стропы.
— ЭЙ! Я вылетел со своей первой укрепленной позиции, потом со второй, где я попытался зарыться в землю каблуками, потом и с третьей. Я подумал о том, что потеряю равновесие за этой громадиной, и ветер истреплет меня об ограду. Чудовищная медуза рывками тащила меня по земле, а Пол и Стью стояли себе и хохотали. В первый раз я услышал, как Стью смеется.
— Держись, парень! — Это ведь легкий ветерок! Не о чем говорить! Эй, держись! Я получил полное представление о ветре и парашютах и, скользя к ограде, схватился за нижние стропы, чтобы погасить эту штуковину. Я потянул, но ничего не произошло. Я только заскользил еще быстрее и чуть не потерял равновесия.
Тут я уже перестал заботиться о нежном куполе Стью и сильно потянул за все нижние стропы, за которые мог ухватиться. Совершенно неожиданно парашют погас, а я стоял на легком полуденном ветерке. — В чем дело? — отозвался Пол. — Ты что, не мог его удержать? — Ну, я подумал, что лучше мне не обрывать ваши стропы об ограду и избавить вас от лишней работы. Я быстренько отстегнул ремни.
— Стью, по-моему, сегодня тебе лучше не прыгать. Ветер что-то резковат. Ты, конечно, всё равно хочешь прыгать, но сегодня тебе разумнее всего было бы посидеть на земле. Намного разумнее. Мы свернули гигантский купол и отнесли его в затишье ангара. — Тебе всё же надо будет когда-нибудь совершить прыжок, Ричард, — сказал Пол. — Это ни с чем нельзя сравнить. Это настоящий полет. Попадаешь туда — и ни тебе двигателя, ничего. Только... ты. Усек? Непременно надо.