Ричард Бах

Ничто не случайно

голос. Расстояние, подумал я. Рев горелки. Я его не слышу. Не надо на него орать. Но мне не хватало терпения. Нас всех разорвет на кусочки, если он недостаточно громко прокричит, что начинается пожар. — ТЫ ПРИСЛУШИВАЙСЯ К НЕМУ ПОЛ, ЛАДНО? Я НЕ СЛЫШУ НИ СЛОВА ИЗ ТОГО, ЧТО ОН ГОВОРИТ!

Джонни с горелкой вернулся на свое место, и наверху снова начался треск и повалил дым. — Это просто кипит смазка, — сказал он. В нашей маленькой преисподней мы пережили еще три пожара и погасили их совсем рядом с топливным баком. Но никто из нас об этом не пожалел, когда в два часа ночи горелка погасла и приведенное в порядок посадочное устройство тихо светилось в темноте.

— Пожалуй, всё, — сказал Джонни. — Может, ты хочешь, чтобы я остался здесь и помог тебе всё собрать? — Нет. Дальше уже нет проблем. Ты спас нас, Джон. Теперь идем спать, ладно? Не хотел бы я пережить такое еще раз, парень. По Джонни не было видно, что он устал, зато я был как выжатый лимон.

В 5.30 утра мы с Джонни поднялись и подошли к его покрытой росой Аэронке. Он запустил остывший двигатель и уложил инструменты на заднее сиденье. — Спасибо, Джонни, — сказал я. — Да. Ничего. Рад был помочь. Ты теперь поосторожнее с этим самолетом, ладно? — Он вытер ладонью росу с лобового стекла и забрался в кабину.

Я не знал, что еще сказать. Без него моя мечта была бы уничтожена уже дважды. — Надеюсь, мы скоро снова полетаем вместе. — Когда-нибудь непременно. Он двинул вперед ручку газа и вырулил в предутренние сумерки. Мгновение спустя он был лишь всё уменьшающейся точкой на западном горизонте, наша проблема была улажена, и Великий Американский Воздушный Цирк снова воскрес.

Глава 9.

К ПЯТИ ЧАСАМ ВЕЧЕРА, три дня спустя после второй аварии в нынешнем сезоне, биплан снова выглядел как летательный аппарат из альбома старого бродячего летчика: серебристые заплатки на обшивке, следы сварки на стойках, следы ожогов и свежей краски.

Мы прошлись по всем узлам креплений, проверяя, всё ли на своем месте, по два раза проверяя каждую гайку, каждый винтик, и вот я снова сижу в знакомой кабине, мотор, прогреваясь, тихо постукивает. Это должен был быть контрольный полет для проверки качества сборки и прочности сварных швов на посадочном устройстве, — если шасси сломаются при взлете или крылья отвалятся в воздухе, тогда мы пропали.

Я дал газ, мы покатили, подпрыгнули в воздух. Шасси было в порядке, сборка в порядке. Он летел как отличный аэроплан. — ИО-ХОО! — завопил я на высоком ветру, где никто не мог меня слышать. — ЗДОРОВО! Я ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ТЫ, СТАРАЯ СКОТИНА! — И скотина счастливо рявкнула мне в ответ.

Мы забрались на высоту 2000 футов над озером и выполнили несколько фигур высшего пилотажа. Если крылья не отвалятся при перегрузке в несколько «g» и полете вверх брюхом, то они вообще не отвалятся никогда. Первая петля потребовала определенного мужества, и я, на всякий случай, проверил замки своего парашюта.

Ветер, как всегда, пел в расчалках, а мы поднимались всё выше, и переворачивались, по первому разу, с максимальной осторожностью, и глядели на землю у нас над головой, и плавно возвращались вниз. Потом петля покруче, в ожидании, что расчалки сорвутся на ветру либо начнет сползать обшивка. Но это был тот же самый старый надежный аэроплан, каким он был всегда. И, наконец, самая крутая петля, которую я мог себе на нем позволить, и штопорная бочка, а он даже не пискнул.

Мы спикировали к земле и тяжело плюхнулись колесами о траву, проскочив над полосой с повышенной скоростью. Сделать это было нелегко, но я должен был дать шасси большую нагрузку, чем они когда-либо будут испытывать с пассажирами на борту.

Он выдержал все экзамены, и последнее, что мне оставалось сделать, — это убедиться, что заваренное посадочное устройство не внесло изменений в порядок управления самолетом при пробеге. Небольшое смещение колес шасси могло означать, что самолетом станет еще труднее управлять, чем когда-либо.

Мы спланировали на посадку, пронеслись над оградой и глухо ударились о землю. Держа руку на ручке газа, уперев ноги в педали управления, я ждал. Он чуть вильнул, но тут же отреагировал на газ. Мне показалось, что он стал чуточку своенравнее на земле, чем был прежде. Мы с торжеством подрулили к ангару Стэна, и пропеллер, покрутившись еще немного, замолк.