Ричард Бах

Иллюзии

существа, подумал я. Может, таким вещам позволительно происходить в определённом радиусе, скажем, метров пятнадцать вокруг них...

Я встал на колени и засунул руку в пруд. Жидкость. Затем я лег на его поверхность, погрузил голову в синеву и, исполненный веры, сделал вдох.

Казалось, что я дышу тёплым жидким кислородом, дышалось легко и свободно. Я сел и вопросительно посмотрел на него, ожидая, что он без слов поймёт то, что вертелось у меня в голове.

— Говори, — приказал он.

— Зачем мне говорить вслух?

— Потому что то, что ты хочешь сказать, точнее можно выразить словами. Говори.

— Если мы можем ходить по воде, дышать ею и пить ее, почему мы не можем то же самое делать и с землей?

— Правильно. Молодец. Смотри...

Он легко подошёл к берегу, будто шагал по нарисованному озеру. Но в тот момент, когда ноги ступили на прибрежный песок, он начал погружаться и, сделав несколько шагов, ушел по плечи в землю, покрытую травой. Казалось, что пруд неожиданно превратился в остров, а земля вокруг стала морем.

Он немного поплавал в пастбище, плескаясь и поднимая темные жирные брызги, затем поплавал на самой его поверхности, а потом встал и пошел по нему. Неожиданно я увидел чудо — человек шёл по земле! Стоя на пруду, я зааплодировал ему. Он поклонился и зааплодировал мне.

Я подошел к краю пруда, подумал, что земля жидкая и тронул ее носком ботинка. По траве кругами пошли волны. Насколько здесь глубока земля? — чуть было не спросил я вслух. Земля будет настолько глубока, насколько я сам решу.

Полметра, решил я, она будет глубиной полметра, и я перейду её вброд. Я уверенно ступил на берег и тут же провалился с головой. Под землей было черно и страшно, затаив дыхание, я рванулся на поверхность, стараясь ухватиться за твердую воду, уцепиться за край пруда.

Он сидел на траве и хохотал.

— Ты — блестящий ученик, знаешь?

— Никакой я тебе не ученик! Вытащи меня отсюда.

— Сам вылазь.

Я перестал барахтаться. Я представлю землю твердой и смогу легко из нее вылезти. Я представил ее твердой и вылез... с ног до головы измазанный черной грязью.

— Ну, парень, и перемазался же ты!

На его голубой рубашке и джинсах не было ни пылинки, ни пятнышка.

«А-а-а!» Я начал вытряхивать землю из волос и ушей. Наконец я бросил бумажник на траву, вошел в жидкую воду и начал чиститься традиционным влажным способом.

— Я знаю, есть и лучший способ чистки.

— Да, есть способ сделать это побыстрее.

— Уж, пожалуйста, не рассказывай мне о нём. Сиди там и хохочи, а я уж как-нибудь сам до него додумаюсь.

— О'кей.

В конце концов, громко хлюпая ботинками, я побрел к самолету, переоделся и развесил мокрую одежду сушиться на стяжках крыльев.

— Ричард, не забудь то, что ты сделал сегодня. Очень легко забыть те моменты, когда ты понимал мир, и потом решить, что это был просто сон или чудо. Ничто хорошее — не чудо, ничто прекрасное — не сон.

— Ты сам сказал, что мир — это сон, и он прекрасен, иногда. Закат. Облака. Небо.

— Нет. Их образ — это сон. Красота реальна. Ты чувствуешь разницу?

Я кивнул, почти понимая его. Позже я украдкой глянул в «Справочник Мессии».

«Мир — это твоя ученическая тетрадка, страницы, на которых ты решаешь задачки. Он нереален, хоть ты и можешь выразить в нём реальность, если пожелаешь. Ты также волен писать чепуху, или ложь, или вырывать страницы».

12

«Истинный первородный грех заключается в ограничении Абсолюта. Не делай этого».

Был свежий тёплый полдень, ливень ненадолго прекратился, и тротуары, по которым мы шагали из города к самолетам, были всё еще мокрыми.

— Ты ведь можешь проходить сквозь стены, да, Дон?

— Нет.

— Когда ты говоришь «нет», а я знаю, что, на самом деле, можешь, это означает, что тебе не нравится, как я сформулировал вопрос.

— Мы крайне наблюдательны, — сказал он.

— Все дело в «проходить» или в «стенах»?

— Да, но не только. Твой вопрос предполагает, что я существую в одном ограниченном пространстве-времени и перемещаюсь в другое пространство-время. Сегодня у меня нет желания соглашаться с твоими ложными предположениями обо мне.