Ричард Бах

Иллюзии

тебя обедом. Я просто поражён, что ты умеешь постоянно учиться.

Это сбило меня с толку. Он говорил без сарказма и иронии, он был абсолютно серьёзен.

— Что ты хочешь сказать? Конечно же, я живу в этом мире. Я и ещё примерно четыре миллиарда человек. Это ты...

— О, боже, Ричард! Ты серьёзно! Обед отменяется. Никаких бифштексов, никаких салатов, ничего! Я-то думал, что ты овладел главным знанием. — Он замолчал и посмотрел на меня с сожалением. — Ты уверен в этом?

Ты живёшь в том же мире, что, например, и биржевой маклер, да? И твоя жизнь, как мне кажется, только что круто изменилась из-за новой политики Биржевого комитета — от перераспределения министерских портфелей с пятидесятипроцентной потерей вложения для держателей акций?

Ты живёшь в том же мире, что и шахматист-профессионал? Нью-йоркский открытый турнир начинается на этой неделе. Петросян, Фишер и Браун сражаются за приз в полмиллиона долларов. Что же ты тогда делаешь на этом поле в Мейленде, штат Огайо?

Ты и твой биплан, «Флит», выпуска 1929 года, здесь, на фермерском поле, и для тебя нет ничего важнее, чем разрешение использовать это поле для полетов, люди, желающие покататься на самолете, постоянный ремонт мотора и то, чтобы, не дай бог, не пошёл град...

Сколько же, по-твоему, человек живет в твоём мире? Ты стоишь там, на земле, и серьёзно утверждаешь, что четыре миллиарда живут не в четырех миллиардах разных миров, ты серьёзно собрался это мне доказать? — он так быстро говорил, что начал задыхаться.

— А я уже прямо чувствовал, как картошка тает на языке, — сказал я.

— Очень жаль. Очень хотелось тебя угостить. Но с этим всё, лучше и не вспоминать.

И хоть тогда я в последний раз обвинил его в том, что он не живёт в этом мире, прошло ещё много времени, прежде чем я понял слова, на которых открылась книжка:

«Если ты немного потренируешься, живя как придуманный персонаж, ты поймешь, что придуманные герои иногда более реальны, чем люди, имеющие тело и бьющееся сердце».

13

«Твоя совесть — это мерило искренности твоего желания быть самим собой. Прислушайся к ней внимательно».

— Мы все свободны делать то, что мы хотим, — сказал он той ночью. — Ведь это так просто, ясно и понятно. Вот великий путь к управлению Вселенной.

— Да, почти. Ты забыл об очень важной детали, — уточнил я.

— Какой же?

— Мы все свободны делать то, что хотим, пока мы не вредим кому-либо, — напомнил я. — Я знаю, что ты хотел это сказать, но следует говорить вслух то, что имеешь в виду.

В темноте внезапно что-то зашуршало, я взглянул на него.

— Ты слышал?

— Да. Похоже, там кто-то есть... — Он поднялся и ушел в темноту. Внезапно он засмеялся и произнес имя, которое я не расслышал. — Всё нормально, — сказал он, — нет, мы будем рады тебе... зачем тут стоять... пойдём, мы тебе действительно рады...

Незнакомец отвечал с сильным акцентом, чем-то похожим на румынский.

— Спасибо. Мне бы не хотелось вторгаться в вашу компанию.

Вид человека, которого он привёл к костру, был, как бы это сказать, несколько неожиданным для ночной поры в этих краях. В его облике было что-то волчье, пугающее.

Гладко выбритый мужчина небольшого роста, в вечернем костюме и черной накидке с красной атласной подкладкой чувствовал себя на свету неуютно.

— Я проходил мимо, — бормотал он. — Полем короче идти до моего дома...

— Да ну... — Я видел, Шимода не верил этому человеку, знал, что он врёт, и в то же время изо всех сил сдерживался, чтобы не расхохотаться. Я надеялся вскоре тоже всё понять.

— Устраивайтесь поудобнее, — предложил я. — Можем ли мы чем-нибудь помочь? — На самом деле у меня не было такого уж сильного желания помогать, но он так ёжился, что мне хотелось, чтобы он хоть немного расслабился, если, конечно, сможет.

Он посмотрел на меня с отчаянной улыбкой, от которой я похолодел. «Да, вы можете помочь мне. Мне это крайне необходимо, иначе я бы не попросил. Можно я попью вашей крови? Совсем чуть-чуть? Это моя пища; мне нужна человеческая кровь...»

Может быть, во всем виноват акцент или я не понял его слов, но вскочил я на ноги быстрее, чем когда-либо за много последних лет, подняв в воздух целую тучу соломинок.