своим самолетом, вытирая масло с нижней части фюзеляжа. Почему-то сейчас из двигателя масло стало подтекать меньше, чем прежде. Шимода прокатил одного пассажира, а потом подошёл и сел на траву рядом со мной.
— Ричард, как ты можешь надеяться поразить мир, если все кругом работают, чтобы заработать себе на кусок хлеба, а ты целыми днями лишь совершенно безответственно летаешь на своём захудалом бипланчике и катаешь пассажиров? — Он снова проверял меня. — На этот вопрос тебе придётся отвечать не раз.
— Пожалуйста, Дональд. Во-первых: я существую вовсе не для того, чтобы чем-то поразить этот мир. Я существую для того, чтобы быть счастливым в этой жизни.
— Отлично. А во-вторых?
— Во-вторых, для того, чтобы заработать себе на хлеб насущный, каждый волен делать то, что ему хочется. В-третьих, ответственность — это способность отвечать за что-то, за тот образ жизни, который мы выбираем сами. И есть лишь один человек, перед которым мы должны держать ответ, и, конечно же, это...
— Мы сами, — закончил за меня Дон вместо воображаемой толпы искателей истины, незримо рассевшихся на траве вокруг нас.
— Человеку вовсе нет нужды держать ответ даже перед самим собой, если ему это не нравится... в безответственности нет ничего плохого.
Но большинству из нас интересней знать, почему мы поступаем так, а не иначе, почему мы делаем именно такой выбор — любуемся ли мы птицами в лесу, наступаем ли на муравья или работаем ради денег, делая совсем не то, что нам хочется. — Я поморщился. — Похоже, получилось длинновато. Он кивнул.
— Даже слишком.
— Ладно... Как ты хочешь поразить мир... — Я закончил работу и удобно устроился в тени под крылом. — А как насчёт: «Я разрешаю миру жить, как ему хочется, и я разрешаю себе жить, как я сам того хочу».
Он расплылся в счастливой улыбке, явно гордясь мною.
— Ответ, достойный истинного мессии! Просто, ясно, легко запоминается и непонятно до тех пор, пока не поразмыслишь на досуге.
— Задай ещё вопрос. — Какое же наслаждение наблюдать за работой собственной головы, решающей мировые проблемы.
— Учитель, — сказал он. — Я жажду любви, я добр, я делаю другим то, что хотел бы получить от них, но всё равно у меня нет друзей, я совсем одинок. Ну, что ты ответишь на это?
— Понятия не имею, — ответил я. — Ни малейшего.
— Что?
— Это просто шутка, чтобы оживить компанию. Просто безобидная смена темы.
— Оживляя компанию, Ричард, будь очень осторожен. Ведь проблемы, с которыми люди к тебе приходят, им вовсе не кажутся забавными шутками, если, конечно, они не успели еще далеко уйти в духовном развитии, а те, кто уже ушёл достаточно далеко, знают, что они сами себе мессии.
Тебе даются ответы, так что потрудись произнести их вслух. Попробуй только побаловаться с этим «понятия не имею», и увидишь, сколько секунд толпе потребуется, чтобы поджарить такого шутника на костре.
Я гордо выпятил грудь.
— Страждущий, ты пришел ко мне за ответом, так внемли: Золотое Правило неприменимо. Что если бы ты встретил мазохиста, воздающего окружающим то, что ему хотелось бы получить от них? Или человека, почитающего Бога-Крокодила, мечтающего лишь о высочайшей чести быть брошенным ему на съедение?
Даже тот самый Добрый Самаритянин, с которого всё и пошло... С чего он взял, что человек, лежащий на обочине, хотел, чтобы его раны омыли и залечили? А может, преодолением этого испытания он хотел излечиться духовно? Лежал себе в пыли и тихо наслаждался. Мне казалось, что я говорю очень убедительно.
— Даже если изменить формулировку Правила на: «Делай другим то, что они хотят получить», мы ничего не добьёмся — ведь мы знаем только то, что хотим получить от окружающих.
На самом деле, Правило значит: «Поступай со встречным так, как ты сам хочешь с ним поступить», — и мы должны применять его с чистой совестью. Тогда тебе не придется стегать мазохиста его кнутом просто от того, что он об этом мечтает. И совсем ни к чему прикармливать крокодилов их почитателями.
Я посмотрел на Шимоду.
— Слишком многословно?
— Как всегда. Ричард, ты растеряешь девяносто процентов своих слушателей, если не научишься говорить кратко.