в прошлое, мы заходили на посадку, а затем приземлялись, и стоило мне только коснуться ногой земли, как все мои страхи улетучивались, и я вновь горел желанием подняться в небо.
Что я здесь делаю? Пилот-ученик слышит в своих ушах этот вопрос, когда, летая над пересечённой местностью, не может в течение тридцати секунд найти ориентир для посадки.
Многие другие пилоты слышат его, когда погода меняется от хорошей в сторону не-та-кой-уж-хорошей, или когда двигатель начинает работать с перебоями, или когда температура масла выходит за красную черту, а его давление, при этом, понижается.
Одно дело — разговаривать о том, как здорово летать, развалившись в кресле лётной конторы, а совсем другое — почувствовать себя высоко в небе на самолёте, двигатель которого взорвался, заливая ветровое стекло жидким золотистым маслом, а внизу имеется лишь небольшое овсяное поле на вершине холма, которое может подойти для посадки, причем с одной стороны поля находится забор.
Когда со мной это случилось, в течение всего времени, пока мой самолёт снижался, у меня в голове непрерывно происходил диалог, или, если быть более точным, звучало два монолога.
Одна часть меня стремится к тому, чтобы сделать всё возможное для удачной посадки: поддерживать постоянной скорость снижения, отключить магнето и подачу топлива, точно рассчитать место, куда нужно спланировать, сделать еще один круг над местом посадки, чтобы высота была как раз оптимальной..
Другая часть, перепугавшись, нечленораздельно бормочет:
— Ага! Ты испугался, разве не так? Большой ас, ты летал на всевозможных аэропланах и думаешь, что любишь летать, но сейчас ты «испуган»? Сначала ты боялся, что двигатель загорится, а теперь ты боишься, что не сможешь приземлиться, не так ли?
Ты — трус. Ты — хвастун и болтун. Сейчас тебе не повезло, и ты мечтаешь о том, чтобы быть на земле, потому что боишься!
В тот день мы довольно удачно приземлились, и хотя винт не вращался, масло залило аэроплан и образовало под действием ветра на его поверхности неожиданно красивые узоры, я был горд, как павлин, что мне удалось посадить его без единой царапины.
Но даже тогда, когда я поздравлял себя с удачным приземлением, я помнил тот издевательский голос, который говорил мне, как я был испуган. Мне пришлось признать, что голос был прав. Но, как бы то ни было, — вот стоял мой самолёт, мастерски посаженный на овсяное поле.
Вопрос «Что я здесь делаю» не обязательно должен иметь ответ.
Голос, который его задаёт, надеется, что мы ответим ему бездумно: «Мне не следовало быть здесь вообще. Человек не рождён для того, чтобы летать, и если я выйду из этой переделки живым, я никогда больше не буду настолько глупым, чтобы летать снова».
Голос доволен только тогда, когда мы не делаем вообще ничего, когда мы полностью бездействуем. Вот какой это парадоксальный голос. Перед лицом смерти он учит нас дорожить жизнью.
Для того, чтобы заставить время течь медленно, нужно всегда скучать. Когда человек скучает, минуты кажутся месяцами, а дни тянутся, словно годы.
Поэтому, если мы хотим прожить самую длинную из всех возможных жизней, нам нужно закрыться в пустой серой комнате и сидеть в ней годами, ничего не ожидая. Вот какой идеал проповедует этот голос — мы должны оставаться в этом теле, в этой комнате как можно дольше.
Вопрос «Что я здесь делаю?» имеет и другой ответ. Однако, предполагается, что его-то нам не отыскать: Он гласит: «Я живу».
Помнишь, когда ты был ещё ребёнком, каким испытанием для тебя была вышка в бассейне? Наступило мгновение, когда ты после многих дней разглядывания её снизу, наконец, поднялся по холодным влажным ступеням на ее высокую платформу.
Отсюда она казалась тебе ещё выше, чем когда-либо раньше, а вода выглядела такой, будто ты на неё смотришь с высоты в тысячу футов.
Возможно, тогда ты слышал этот вопрос: «Что я здесь делаю? Почему я вообще оказался в этом месте? Я хочу вернуться туда, где мне ничего не угрожает».
Но вниз вели только два пути: ступеньки означали поражение, а прыжок — победу. Других возможностей не было. Можешь стоять на вышке сколько хочешь, но, рано или поздно, ты должен сделать выбор.
Ты стоял на краю, смертельно испугавшись, дрожа под лучами палящего солнца. И вдруг, ты наклонился вперед слишком сильно, отступать было поздно, и ты нырнул с высоты. Помнишь это?
Помнишь, какая радость выталкивала тебя обратно на поверхность, когда ты вынырнул, как дельфин