прожектора: два неподвижных заостренных хвоста, кажущиеся абсолютно черными на фоне освещенного пространства.
Я тут же почувствовал сильный порыв привязанности к самолёту. Это всё потому, что мы с ним взмывали в небо днём, подумал я, и летели навстречу ветру.
Привязанность к самолёту. Почему-то я никогда не думал о том, что деловые пилоты могут испытывать такие чувства. Но они действительно могут. Это было первая неожиданность.
На крыше ангара «Цессны» установлен громкоговоритель, настроенный на диспетчерскую частоту и включенный довольно громко, чтобы служащий ангара мог знать, когда самолёты садятся, и был готов просигналить прилетевшему о возможности заправки.
В это время громкоговоритель издавал только шум усилителя. Внезапно он разразился потоком слов, которые произносил голос парня, летящего где-то в невидимом ночном небе.
— Приём, диспетчер Киртланда, прием. Твин Бич-9 номер шесть Бейкер Кайло входит в зону аэродрома и просит разрешения на посадку.
Никакого звука в небе, только этот голос из динамика, звучащий эхом по полю на фоне далёкого гудения двигателей.
Затем, через несколько минут, я услышал едва различимый приглушённый шум винтов и увидел медленно плывущие сигнальные огоньки. Парень начинал материализовываться; он постепенно переходил из потустороннего мира в жизнь.
— Шестой Бейкер Кайло находится в пункте пять на подходе к посадочной полосе.
— Бейкер Кайло разрешено садиться.
Это была, прекрасная драма, разыгранная на десятимильной сцене, и я был её единственным зрителем. Через несколько минут послышалось шарканье колес по бетону, а затем постепенное затихание гудения двигателя. Снова тишина.
Затем звук двигателя снова раздался уже не так громко, он стал приближаться и был слышен всё лучше и лучше до тех пор, пока внезапно не прекратился в пятидесяти футах от того места, где я стоял рядом со Скаймастером.
Винт сделал ещё несколько оборотов, а затем последовали обычные слабые звуки, свидетельствующие об окончании полёта: скрип тормозов, звук открываемой дверцы и разговор пилотов.
Это была вторая неожиданность. Когда пилоты Бича ушли, я опустил спинку правого сидения Скаймастера до конца и растянулся на нём как можно удобнее.
Лётный комбинезон стал одеялом, а набитый ватой подголовник — подушкой. Но было совсем неудобно… в десять раз приятнее залезть в спальный мешок под крылом Чемпа и смотреть на звезды.
Этот аэроплан отличался от Чемпа. Он был сварен из листового дюралюминия, а не сделан из арматуры и ткани.
Он оснащён радиоаппаратурой, навигационными приборами, работающими независимо от погоды, автоматическим радиокомпасом, прибором измерения расстояния, сигнальными контроллерами стабилизаторов, винта и карбюратора — всего этого и в помине нет на Чемпе.
В то же время, звёзды никак не изменились.
На рассвете я убедился, что Цессна Супер Скаймастер — это довольно плохой спальный мешок, хотя она и представляет собой большой двухмоторный самолёт, в котором двигатель работает в любую погоду и на любой высоте.
За $71000 они могли бы сделать этот самолёт немного более пригодным для ночлега, — думал я. Впоследствии я также обнаружил, что не рекомендуется проветривать хорошие рубашки, вешая их на задний винт, потому что они пропитываются выхлопной гарью.
Передний винт лучше подходит для этой цели, но предупредить об этом не помешало бы, ведь у человека, который купит этот самолёт за $71000, вполне может оказаться настолько большой гардероб, что он не поместится на одном винте.
Это было третьей неожиданностью.
После восхода солнца мы с Цессной были уже в воздухе и ещё до полудня приземлились в Калифорнии. Да, это, конечно, ужасно плохой спальный мешок, но летает он довольно хорошо.
Общее впечатление от перелета? Я задумался и вспомнил остроконечный силуэт в Альбукерке, материализацию пилотов Бича и спальный мешок за $71000.
Всё это кажется очень значительным, если посмотреть как раз в нужный момент.
Каким бы он ни был, старым или новым, из ткани или из дюраля, аэроплан — это не просто машина. Нет, аэроплан — это хорошая возможность встретиться с неожиданной радостью не только в воздухе, но и на земле.
Парящие на грани
Он не сказал ни слова в первой половине того дня. А затем, когда мы усаживались в спортивный планер, плотно пристегивались с помощью хитросплетения привязных и парашютных ремней, проверяли исправность средств управления полётом и