Ричард Бах

Дар тому, кто рождён летать (Часть 2)

но мы сделали всё, что было в наших силах, и не сожалели ни о чём. Даже я в конце ни о чём не сожалел.

Вокруг царила такая тишина, что, казалось, мы умерли. Наш планер неподвижно стоял в траве, а лёгкий ветерок в крыльях дохнул и улетел прочь.

Мы открыли фонарь и вдвоём свободно покинули тело планера, летая на котором, мы пережили в этот день столько приключений. Один из нас — практик, другой — романтик, но мы обитали в одном теле пилота.

Воздух казался лёгким и свежим. Мы могли слышать пение луговых птиц. Завтра, конечно, мы снова полетим, но сейчас было очень приятно полежать некоторое время, растянувшись на траве, и подумать о том, что мы живы.

Дар тому, кто рождён летать

За всю свою жизнь я был лишь на четырёх вечеринках, и эта была пятой на моём счету. Вот почему внутренний голос не мог мне этого простить. На каком таком основании, говорил он, ты пришёл сюда?

Ради Бога, скажи мне, почему ты оказался в этом месте? Ведь, среди всех присутствующих в этой комнате только один человек имеет, и то весьма туманное, представление о полёте.

У тебя есть только один друг в этой толпе чужих людей, которые увлечены поверхностными разговорами о национальной экономике, политике и государственном устройстве. Ты сильно удалился от своей авиаторской среды.

В этот момент какой-то мужчина возле камина, одетый в двубортную яркую фланелевую куртку с блестящими позолоченными пуговицами, говорил о кинофильмах.

— А мне понравился «Хлам», — сказал он голосом культурного человека и начал описывать сцену, скучность которой заставила бы лягушку примерзнуть к камню.

Что я здесь делаю? Именно здесь, а не на расстоянии пятидесяти футов отсюда, по ту сторону стены, где ветер, ночь и звёзды. Было как-то странно, что я стою, освещенный со всех сторон электрическими лампочками, в этой комнате и слушаю болтовню этого мужчины.

Как ты можешь терпеть это, спросил я себя. Ты обманщик. Твоё лицо обращено к нему, но ты думаешь, что он глупее кирпича, и если бы у тебя была хотя бы капля честности, ты бы спросил, в чём он видит смысл жизни, если все его ценности показаны в «Хламе».

Ты должен спокойно выйти из этой комнаты, уйти из этого дома и держаться как можно дальше от вечеринок. Тебе пора уже усвоить этот простой урок и никогда больше не появляться на таких мероприятиях впредь. Для кого-то это, быть может, и хорошее времяпровождение, но не для тебя, нет.

Затем люди в комнате как-то перетасовались, как всегда бывает раз в несколько минут, и я оказался в углу с женщиной, которая сокрушалась по поводу своего сына.

— Ему только пятнадцать, — сказала она, — а он не хочет поступать в колледж, курит марихуану и совсем не хочет задуматься о том, как следует жить. Он обвиняет меня. Через год он погибнет, я уверена. Я не могу сказать ему ничего, он угрожает тем, что уйдёт из дома. Он просто ничего не хочет слушать…

Это была первая настоящая эмоция, которую я встретил в этот вечер. Это было первое свидетельство того, что в комнате есть кто-то живой. Слова этой женщины, сказанные первому встречному незнакомцу в отчаянии, спасли меня от утопания в море скуки.

Воспоминания унесли меня в те времена, когда мне было пятнадцать, потом восемнадцать, когда, я думал, что мир — это жестокое одинокое место, где нечего делать молодому человеку.

Но, приблизительно в это время, я открыл для себя полёт, который был для меня вызовом, который сказал мне так: «Я предлагаю тебе полную внутреннюю свободу, если ты сможешь быть в небе один; ты никогда не будешь одинок, если поднимешься над землей и познаешь, кто ты такой».

— Летал ли ваш сын когда-нибудь на самолёте? Хотя бы один раз?

— Нет. Конечно, не летал. Ему только пятнадцать.

— Вы говорите, что он погибнет через год, поэтому можно подумать, что он уже пожилой человек.

— Я сделала всё, что было в моих силах. Я пустила в ход все свои аргументы, но Билл и слушать не хочет…

Я продолжал думать о себе, когда мне исполнилось восемнадцать, о том, как изменилась моя жизнь, когда я сел в двухместный лёгкий самолёт, который под звук маленького двигателя взлетал в семь часов утра над травой, а вокруг из пригородных дымоходов поднимался в спокойное безоблачное небо легкий голубой дым.

— Послушайте. Вот что я скажу вам: У меня в аэропорту стоит самолёт, и я улетаю только завтра вечером. Почему бы вам не сказать об этом Биллу?