Ричард Бах

Мост через вечность (Часть 2)

на двери, стоял и смотрел, словно она могла возвратиться, выбежать из-за них со словами:

— Ох, Ричард, какие же мы с тобой дураки, какие глупые, что так поступаем друг с другом!

Она этого не сказала, и я не побежал за двери, чтобы её остановить. Приходится признать, что мы одиноки на этой планете, — подумал я, — каждый из нас совершенно одинок, и чем скорее мы это признаем, тем лучше для нас.

Многие люди живут в состоянии одиночества: и женатые и неженатые, постоянно ищут и не находят, в конце концов, забывая, что они вообще ищут. Так я жил раньше, так придётся жить снова. Но никогда, Ричард, никогда не позволяй никому подойти к тебе так близко, как ты позволил ей.

Я неспешно вышел из аэропорта, сел в пикап, не спеша отъехал от терминала.

Вот в западном направлении поднялся в воздух DС-8, может, она там? За ним последовал Боинг-727, ещё один. Вот они круто идут вверх на взлёте; вот убираются шасси, втягиваются закрылки, вот разворачиваются и ложатся на курс.

В этот момент она летела в моём небе, как же это случилось, что я остался на земле? Выбрось, это из головы. Выбрось из головы, подумаешь об этом позже. Позже.

На следующий день мой планер оказался восемнадцатым в очереди на взлёт. Крылья заполнены водным балластом, комплект необходимого снаряжения на борту, фонарь закрыт и заперт, камеры разворота проверены.

Так пусто было в трейлере всю эту бессонную ночь, так абсолютно тихо! Неужели она и вправду уехала? Как-то даже не верится…

Я откинулся на сиденье, проверил органы управления, кивнул технику снаружи, даже не зная, как его зовут, мол, всё в порядке, покачал педалями: вправо-влево, вправо-влево. Поехали, буксирный самолёт, поехали.

Словно тебя запускают из катапульты, в замедленном варианте. Усилились треск и рёв самолёта, к которому тянулся трос, мы проползли пару футов, затем покатились всё быстрее и быстрее.

С набором скорости ожили элероны, рули высоты и направления, и вот мы уже поднялись на фут и несёмся над полосой, пока самолёт завершает свой взлёт и начинает набирать высоту.

Вчера вечером я допустил ошибку, когда сказал то, что сказал, и позволил ей уехать. Теперь, наверное, уже поздно просить её вернуться? Ещё пять минут мы набирали высоту, следуя за буксирным тросом, затем — небольшой нырок, чтобы его натяжение ослабло, и я освободил его защёлку.

Невдалеке от аэропорта есть неплохой воздушный поток, и в нём было полно планеров.

Первый, кто поднялся в воздух, находит поток, а остальные тянутся за ним, словно лемминги, огромной спиралью из блестящего белого стекловолокна — целое стадо планеров, поднимающихся кругами всё выше и выше в восходящем потоке теплого воздуха.

Осторожно, Ричард, гляди по сторонам! Заходи в поток снизу, следуй по кругу в том же направлении, что и все. Столкновение в воздухе может испортить тебе весь день.

Сколько я ни летал, а по-прежнему волнуюсь, хлопочу, как наседка, когда в одном месте собирается столько самолётов.

Крутой разворот. Быстрый разворот. Если попасть в самую сердцевину потока, он вынесет тебя наверх, словно на скоростном лифте… пятьсот футов в минуту, семьсот, девятьсот. Не лучший поток в Аризоне, но для первого подъёма за сегодняшний день вполне сойдёт.

Станет ли она со мной разговаривать, если я ей позвоню? А даже если и станет, что я ей скажу?

— Лесли, мне ужасно жаль?

— Давай пусть всё снова будет по-старому?

Всё это я уже говорил, я уже затаскал это «мне жаль». На противоположной от меня стороне потока был АS-W 19, точная копия моего собственного планера, на его крыльях и хвосте было написано СZ.

Внизу под нами в поток вместе вошли ещё три планера; вверху, над головой, их ещё, как минимум, десяток. Снизу это смотрелось так, словно завод по выпуску планеров попал в смерч — эдакая бесшумно кружащаяся, парящая в воздухе скульптура.

Хотел ли я отвозить её в аэропорт? Было ли «мне-нужно-побыть-одному» той пилюлей, которую, как я знал, она не проглотит? Был ли я в этой истории трусом? Могут ли родственные души встретиться, а затем навсегда расстаться?

Очень медленно я обошёл на подъёме CZ — признак того, что я летаю хорошо, несмотря на всю мою усталость. Наши полёты проходили в треугольнике со стороной 145 миль, а под ним раскинулась раскаленная безлюдная земля, которая и есть пустыня.