Ричард Бах

Единственная

братца, и туг выползет эдакое старьё...

Я засмеялась сквозь слёзы.

— Мы тоже тебя любим, — сказал он.

Я никогда по-настоящему не верила в то, что этот день может прийти. Но, несмотря на свой скептицизм, всё же, в глубине души надеялась, что Ричард прав, и что собственно временем жизни жизнь не ограничивается.

Теперь, я знала. Теперь, обретя знания, почерпнутые в структуре узора и в процессе умирания, я уходила, унося с собой твёрдую уверенность, как знала я и то, что однажды мы с Ричардом войдём в этот свет вместе. Но не сейчас.

Возвращение к жизни не было ни невозможным, ни даже трудным. Однажды, сквозь стену отказа от попыток отважиться на невозможное, я увидела структуру гобелена — то, о чём говорила Пай.

Нить за нитью, шаг за шагом! Я не возвращалась к жизни, я восстанавливала фокусировку формы, а ведь это — та фокусировка, которую мы изменяем ежедневно. Я обнаружила Ричарда в альтернативном мире, который он почему-то принимал за настоящий.

Он съёжился на земле у моей могилы. Горе непробиваемой стеной окружало его, он не видел и не слышал, что я — рядом с ним. Я толкнула стену.

— Ричард. Никакой реакции. — Ричард я — здесь!

Он рыдал на могильной плите. Разве мы не договаривались — никаких плит? — Солнце моё, я же с тобой — в эту самую минуту, когда ты, плачешь тут на земле, я буду с тобой во сне, и когда ты проснешься, я тоже буду рядом.

Нас разделяет лишь твоя вера в нашу разлуку! Дикие цветы на могиле обращались к нему, говоря, что жизнь заполняет собой каждую ячейку пространства, где может возникнуть иллюзия смерти, но он слышал их не лучше, чем меня.

Наконец, он оторвался от могилы и, подавленный горем, побрёл к дому. Он пропустил закат, взывавший к нему, чтобы объяснить: иллюзия ночи приходит в мир только лишь для приготовления к рассвету, который существует изначально.

Он зашвырнул на крышу спальный мешок. Интересно, насколько непробиваемым может быть отказ одного человека от знания? Сколько нужно кричать, чтобы до него докричаться?

Неужели это — мой муж, мой дорогой Ричард с его непоколебимой уверенностью в том, что в мире случайностей нет, и ничто не происходит просто так, будь то падение листа с ветки или образование новой галактики?

Он ли это надрывает плачем сердце своё, лежа ничком на спальном мешке под открытыми звездами?

— Ричард! — позвала я. — Ты прав! Ты всегда был прав! Крушение не было случайностью! Угол зрения! Ты уже знаешь всё, что нужно, чтобы воссоединить нас! Помнишь? Сосредоточение! И тут он ударил кулаком по крыше в ярости на возведённые им самим стены.

— Мы ещё не завершили начатое, — взывала я к нему, — рассказ не окончен! Ещё есть столько... столько всего... ради чего следует жить. Ты способен всё изменить прямо сейчас! Ричард, милый, сейчас!

Окружавшая его стена сдвинулась и дала трещины по краю.

Я закрыла глаза и сосредоточилась всем своим существом. Я увидела — вот мы вдвоём в неповреждённой кабине Ворчуна, который плывёт над узором. Я ощутила, что мы снова вместе. Ни горя, ни печали, никакой разлуки. Он тоже почувствовал.

Напрягся, чтобы толкнуть вперёд рычаг газа. Глаза закрыты, тело дрожит от напряжения каждым волоконцем, нажимая на самый обыкновенный рычаг.

Словно он был под гипнозом и старался вырваться из этого транса отчаянным усилием воли, он дрожал, каждый грамм его мышц изо всех сил давил на железо его собственной веры. Вот вера начала гнуться.

Четверть дюйма. Дюйм. Моё сердце едва не взрывалось. Моя воля слилась с его волей. — Любимый! Я не умерла, я никогда не умирала! Я с тобой — сейчас, в эту минуту! Мы — вместе!

Стены, окружавшие его рухнули. Посыпались обломки. Мотор Ворчуна оживленно зафыркал, стрелки приборов слегка дрогнули.

Он задержал дыхание — вены на шеё напряженно пульсируют, челюсти плотно сжаты — он боролся с тем, что принимал за истину. Он отрицал крушение. Он отрицал мою смерть, несмотря на всю очевидность событий.

— Ричи! — воскликнула я. — Это — правда! Ну пожалуйста! Мы по-прежнему способны летать!

И тогда рычаг газа поддался, двигатель взревел, под нами разлетелись фонтаны мельчайших брызг.

Так радостно было видеть его! Глаза его открылись в секунду, когда Ворчун вырвался из волн.

И, наконец, я услышала его голос в мире, где мы снова были вместе.

— Лесли! Ты вернулась! Мы — вместе!