Ричард Бах

Единственная

вокруг места, которое запомнил.

— Ну, как, попробуем?

— Попробуем что? Ты имеешь в виду... Ты хочешь выпрыгнуть за борт, пока мы находимся в полёте?

Я не отрывал глаза от того места, где раньше находился знак:

— Да! Начнем приземляться, сбросим скорость и, как только самолёт коснётся поверхности воды, выпрыгнем за борт!

— Боже, Ричард, это ужасно!

— Узор — мир метафоры, и метафора работает, неужто ты не понимаешь? Чтобы стать частью какого бы то ни было времени, чтобы принять его всерьёз, надо полностью в него погрузиться.

Помнишь, что Пай говорила об отвлечённом скольжении над узором? А о падении с бревна? Она объясняла нам, как попасть домой! Ворчун и есть это бревно!

— Я не могу! — сказала она. — Не могу!

— Медленно полетим против ветра, тогда скорость уменьшится до тридцати миль в час. Я скорее шагну за борт, чем стану разбивать самолёт...

Я повернул на последний заход, приготовившись к посадке. Она проследила за моим взглядом:

— На что ты смотришь?

— Разметка исчезла. Я не хочу терять из виду место, где она находилась.

— Исчезла? — она посмотрела на пустое место внизу.

— О'кей, — произнесла она, — если прыгнешь ты, то прыгну и я. Но если мы на это решимся, возврата не будет! Я сглотнул, не отрывая взгляда от места, в котором нам предстояло коснуться поверхности.

— Нужно будет расстегнуть ремни, открыть фонарь, залезть на борт и прыгнуть. Ты сможешь?

— Может, уже пора расстегнуть ремни и откинуть фонарь, — сказала она.

Мы отпустили ремни безопасности, и секундой позже я услышал рёв ветра: она отперла замок фонаря. У меня пересохло в горле. Она наклонилась ко мне и поцеловала в щеку.

— Колёса подняты, закрылки опущены. Я буду готова, как только приготовишься ты.

Напряжение натянутой тетивы, мы — стрелы, вода наплывает, чтобы принять нас.

— Подготовься, — сказал я.

— В момент касания открываем дверцу и прыгаем, — сказала она, отрабатывая движения ещё раз.

— Верно!

— И не забудь! — сказала она, крепко держась за ручку фонаря.

— Ты — тоже не забудь, — сказал я, — что бы там ни казалось.

Киль летающей лодки чиркнул по воде. Я закрыл глаза, чтобы видимость реальности не сбила меня с толку.

ФОНАРЬ.

Я почувствовал, что Лесли отжалась на руках одновременно со мной. Рёв ветра в лицо.

ПРЫЖОК!

Я бросился за борт и в то же мгновение открыл глаза. Мы выпрыгнули из самолёта, но не в воду, а в пустой воздух. Кувыркаясь, мы оба без парашютов падали прямо на Лос-Анджелес.

— ЛЕСЛИ!

Её глаза были закрыты. Сквозь рёв ветра она меня не слышала.

— Ложь, — сказал я себе, — я вижу ложь.

В мгновение, когда я вновь зажмурил глаза, последовал мягкий удар, словно мы налетели на стену, сложенную из подушек.

Я взглянул украдкой и обнаружил, что мы — вдвоём — попали в кабину Ворчуна. Вокруг, словно беззвучный взрыв, вспыхнул и туг же исчез шар золотого света.

На этот раз мы сидели в пилотских креслах. Самолёт гудел — вокруг было небо — всё тихо и спокойно, мы — в полной безопасности, как котята на коврике.

— Ричи, нам это удалось! — воскликнула она, обняв меня в порыве радости. — Получилось! Ты — гений!

— Что угодно сработало бы, от нас требовалось только одно — верить, — скромно сказал я, хотя сам был в этом не вполне уверен. Впрочем, если она утверждает, что я — гений, то мне, пожалуй, следует согласиться.

— Это не важно, — радостно заявила она. — Мы вернулись!

Курс 142 градуса, магнитный компас устойчиво указывает на юго-восток, навигационные приборы гудят, на индикаторе — оранжевые цифры.

Единственный узор под нами был теперь составлен улицами и крышами, вода внизу — яркая голубизна плавательных бассейнов во дворах. Она указала на два самолёта вдалеке:

— Помеха вон там, и там.

— Вижу, поймал.

Мы одновременно взглянули на радиостанцию.

— Может, попробуем?..

Она кивнула, скрестив пальцы.

— Привет, диспетчерская Лос-Анджелеса, — сказал я, — Сиберд Один Четыре Браво. Видите нас на экране локатора?

— Подтверждение. Один Четыре Браво, есть контакт. У вас помеха на один час, дистанция две мили, движется на север, высота неизвестна.