не брак, а эксперимент, который с самого начала был обречён на провал.
— Звучит так, будто брак ничем не лучше прыжка с обрыва. Ты это хочешь ему внушить?
— Я скажу ему, что брак не похож ни на что другое в нашей жизни. Родные души, сведённые вместе чудесным притяжением, встретившие друг друга, благодаря невероятному совпадению и вместе противостоящие всем проблемам.
Очаровательные проблемы и прекрасные испытания год за годом, но стоит утратить романтику, и утратишь силу, необходимую, чтобы преодолеть тяжёлые времена и научиться любить. Утратив романтику, ты провалишь экзамен на любовь. После этого остальные экзамены не имеют значения.
— А как насчёт детей?
— В этом вопросе я не компетентен, — сказал я. — Что ещё?
— Что значит «В этом вопросе я некомпетентен, что ещё»? У тебя ведь, есть дети, и тебе, конечно, есть что сказать! Что ты ему скажешь?
Моё слабое место, подумал я. В том, что касается детей от меня столько же пользы, как от наковальни в яслях.
— Я скажу ему, что чувство внутреннего пути приходит не только к взрослым. Что единственное руководство, которое мы даём детям, — наш собственный пример, как высшего, наиболее развитого человеческого существа в соответствии с нашими взглядами.
Дети могут понять, а могут и не понять. Они могут полюбить нас за наш выбор, а могут и проклясть землю, по которой мы ступали.
Но дети являются нашей собственностью и подконтрольны нам не больше, чем мы являлись собственностью наших родителей и были им подконтрольны.
— Ты действительно чувствовал себя айсбергом, говоря это, — спросила Лесли, — или мне только показалось, что это прозвучало на сорок градусов ниже нуля?
— Разве это не правильно?
— Это может быть правильным до некоторой степени, — смягчилась она. — Безусловно, наши дети не являются нашей собственностью, но я чувствую, что здесь чего-то не хватает. Может быть, немного мягкости?
— Ну, конечно, ему я скажу все это гораздо мягче!
Она безнадежно покачала головой и продолжила.
— У брака есть ещё один секрет.
— Какой?
У меня свой секрет, подумал я, почему бы ей не иметь свой?
— Когда смотришь на нас, — сказала она, — или на любую другую счастливую пару, понимаешь, что на самом деле мы любим только один или два раза в жизни. Любовь — это сокровище. Вот мой секрет.
Тридцать четыре
Когда ужин был закончен и тарелки убраны со стола, я забросил в машину параплан и поехал к горе. Движение происходило и в моём сознании: я искал своего маленького друга.
Холм, на вершине которого он сидел, был тем же, что и в прошлый раз, но теперь на его склонах зеленели молодые деревца, а луг простирался до самого зелёного горизонта.
Он обернулся ко мне в то же мгновение, как я его увидел.
— Расскажи мне о браке.
— Конечно. А почему ты спрашиваешь?
— Я никогда не верил, что со мной это произойдёт, но ведь, теперь я это знаю. Я неподготовлен.
Я с трудом сдержал улыбку.
— Это не страшно.
Он нетерпеливо нахмурился.
— Что мне необходимо знать?
— Только одно слово, — сказал я. — Запомни только одно слово, и всё будет в порядке. Слово «различие». Ты отличаешься от всех остальных людей в мире, в том числе — и от женщины, которая станет твоей женой.
— Уверен, что ты сообщаешь мне нечто простое, потому что думаешь, что это просто, но, на самом деле, это может обернуться совсем не таким.
— Простое не всегда очевидно, Капитан. «Мы разные» — это открытие, к которому приходят немногие браки, истина, которая многим неглупым людям открывается только через много лет после того, как уляжется пыль развода.
— Разные, но равные?
— Вовсе нет, — ответил я.— Брак — не спор о равенстве. Лесли лучше меня разбирается в музыке, например. Мне никогда не достичь того, что она знала уже в двенадцать лет, не говоря уже о том, что она успела узнать с тех пор.
Я могу потратить на музыку остаток своей жизни, но никогда не узнаю её так, как знает Лесли, и не научусь играть так же хорошо, как она.
С другой стороны, она вряд ли когда-нибудь научится управлять самолётом лучше меня. Она начала на двадцать лет позже и не сможет меня догнать.
— Во всём остальном тоже неравенство?
— Во всём. Я не так организован, как она, а она не так терпелива, как я. Она способна страстно отстаивать свою позицию, я же — только сторонний наблюдатель.
Я — эгоист, что, в моём понимании,