Ричард Бах

За пределами разума

способную удержать Каб неподвижным в любую бурю.

Я придумал какие-то неуклюжие колодки и дал им проплыть перед мысленным взором, прежде чем лечь спать. Такая вот тебе приманка. Не тут-то было. Забрезжило утро, я проснулся — всё те же жалкие, бездарные колодки.

Я выбросил их из головы и на следующую ночь попросил её изобрести какой-нибудь нехитрый колпак, который защищал бы топливный бак от дождя. Что-то вроде перевернутой банки из-под томатной пасты. Скажем, из фрезерованного алюминия?

Никакого ответа. Молчание.

Надуманные проблемы, тормозные башмаки, вместо которых лучше было бы поставить деревянные колодки, защитные крышки для бака в самолёте, который всегда стоит в ангаре, незаконченные конструкции, истинное назначение которых состоит в том, чтобы выманить её оттуда — всё это не производило на неё ни малейшего впечатления.

Все мои конструкции являлись мне каждое утро в неизменном виде — нетронутые приманки, только для того и придуманные, чтобы ещё раз увидеть её глаза.

Недели через две до меня дошло, что мои хитрости могут продолжаться годами без ответа. Я злился на себя, не находя оправдания собственной глупости.

Желание увидеть её снова я облёк в мантию обмана; и чего же я рассчитывал этим обманом добиться? Что она появится, доверчивая, и будет приветствовать меня из другого конца времени?

Прошёл месяц. Я по-прежнему валялся вечерами на диване, уставившись в камин; старенькие часы неспешно тикали на полке, и под их ритм я перебирал в памяти всё случившееся.

Конструктивные решения, пришедшие неизвестно откуда, были благополучно воплощены в моём реальном, трехмерном Пайпере J-3С, поставленном в ангар зимой 1998 года.

Я не разрабатывал их; я даже не догадывался о решении, когда расставался с ними перед сном. Это не были голографические штучки, направленные соседом-шутником в предрассветный сумрак комнаты с помощью лазерного прожектора.

Это не были галлюцинации. Простые и остроумные, это были... это были хорошие конструкции, решения реальных проблем.

И потом, в них не было ничего из современных ухищрений. Никаких экзотических материалов или обработок, никаких утончённых средств защиты, ни малейшего намёка на компьютерные базы данных, позволяющие реализовать головоломную механику.

Её лицо преследовало меня — озабоченное, деловое, абсолютно сосредоточенное на работе; мимолётный взгляд, она замечает, что я наблюдаю за ней, и это совершенно выбивает её из рабочего состояния...

Я неотрывно смотрел на пламя, на танцующие тени. Где-то есть это место. Есть комната, такая же настоящая, тёплая и неизменная в своём мире, как моя — в моём.

Но она не здесь, она когда...

— Очень хорошо, Гейнис, сделайте попытку утром, если хотите. Возьмите Эфф-Зет-Зет. Только верните её обратно в целом виде.

Это не было произнесено вслух, никто не стоял рядом с диваном и не говорил; обыденность этих слов, прозвучавших внутри моей головы, испугала меня, простое предложение, словно острым лезвием, рассекло мой покой. Я почувствовал звон в затылке.

— Что? — заорал я во всю глотку среди мёртвой тишины гостиной, словно пытаясь застать это врасплох и вырвать хоть какой-то ответ.

— Что?!

Часы невозмутимо тикали, честно отмеряя время.

— Эфф-Зет-Зет?

Я был один в доме и не беспокоился, что кто-то услышит мои крики.

Никакого ответа.

— Гейнис?

Тик-так. Тик-так. Тик-так.

— Вы что, игры со мной играете?

Меня охватила тоскливая ярость.

— Что это за игра?

3

Прошло ещё несколько недель, и я понял очевидное: мне не удастся разрешить эту загадку, дергая её, стуча по ней кулаками или умоляя её сделать что-то такое, чего она всё равно не сделает.

Передо мной возник вопрос: мог ли поиск работающей конструкции дверной защёлки вывести меня за пределы моего разума? Забавный тупик. Выберусь ли я из него?

Доведённый до крайности, в тех редких случаях, когда у меня ничего не получается, я перетаскиваю свой спальный мешок в Каб, запускаю двигатель и лечу к горизонту, на закат, а на ночь сажусь на какой-нибудь луг.

Я лежу в траве, смотрю в небо и слушаю голоса невидимых друзей.