Дэн Браун

Код да Винчи (Часть 1)

обнажённое человеческое тело было призвано подчеркнуть близость Венере, богине сексуальности.

И, хотя современная культура почерпнула немало ассоциаций с Венерой из физического союза мужчины и женщины, не нужно было быть лингвистомэтимологом, чтобы догадаться, что корень «Венера» присутствовал и в таком, к примеру, слове, как «венерические», когда речь шла о заболеваниях.

Но, Лэнгдон решил не углубляться в эту тему.

— Мистер Фаш, я не смогу сказать вам, почему Жак Соньер нарисовал этот символ у себя на животе, не смогу сказать, почему он принял такую странную позу.

Но, с уверенностью заявляю, что такой человек, как Соньер, вполне мог рассматривать пятиконечную звезду, как знак божественного женского начала. Связь между этим символом и священной женственностью хорошо известна историкам и учёным, изучающим символы.

— Прекрасно. Ну, а использовать собственную кровь, в качестве чернил?

— Очевидно, ему просто было больше нечем писать.

Фаш помолчал, потом заметил:

— Лично мне кажется, он использовал кровь, чтобы заставить полицию провести определённую судебномедицинскую экспертизу.

— Простите?

— Взгляните на его левую руку.

Лэнгдон окинул взглядом белую руку, от плеча до кисти, но ничего особенного не заметил. Тогда он обошел тело, нагнулся и с удивлением увидел, что пальцы куратора сжимают большой маркер с фетровым остриём.

— Соньер держал его, когда мы обнаружили тело, — сказал Фаш.

Отошёл от Лэнгдона и приблизился к раскладному столику, на котором были разложены инструменты, провода, какието электронные штуковины.

— Как я уже говорил вам, — сказал он, перебирая предметы на столе, — мы ничего не трогали на месте преступления. Вам знаком этот тип ручки?

Лэнгдон наклонился еще ниже, всматриваясь в надпись на маркере.

«STYLO DE LUMIERE NOIRE»

Он удивленно поднял глаза на Фаша.

Маркеры такого типа, снабженные специальным фетровым остриём, обычно использовались музейными сотрудниками, реставраторами и полицией для нанесения невидимых отметин на предметы.

Писали такие ручки флуоресцентными чернилами на спиртовой основе, и написанное можно было прочесть, лишь в темноте. В частности, музейные сотрудники помечают такими маркерами рамы полотен, требующих реставрации.

Лэнгдон выпрямился, а Фаш, меж тем, подошел к лампе и выключил её. Галерея погрузилась в полную тьму.

Мгновенно «ослепший» Лэнгдон чувствовал себя неуверенно. Но вот, глаза постепенно привыкли к темноте, и он различил силуэт Фаша в красноватом освещении. Тот шёл к нему, держа в руках какойто особый источник света, окутывавший его красноватофиолетовой дымкой.

— Возможно, вам известно, — сказал Фаш, — что в полиции используют подобное освещение на месте преступления, когда ищут следы крови и другие улики, подлежащие экспертизе. Так что, можете вообразить, каково было наше удивление... — Тут он устремил свет лампы на труп.

Лэнгдон посмотрел и вздрогнул от неожиданности.

Сердце стучало все сильнее. На паркетном полу рядом с трупом проступили светящиеся пурпурные буквы. Последние слова куратора.

Всматриваясь в знаки, Лэнгдон почувствовал, что туман, окутывавший всю эту историю с самого начала, сгущается.

Он ещё раз перечитал увиденное и взглянул на Фаша:

— Что, чёрт побери, это означает?

Глаза Фаша отливали белым.

— Именно на этот вопрос вы и должны ответить, месье.

Неподалёку, в кабинете куратора, лейтенант Колле, только что вернувшийся в Лувр, склонился над прослушивающим устройством, вмонтированным в массивный письменный стол.

Если бы не фигура средневекового рыцаря, напоминавшего робота и устремившего на него взгляд злобных и подозрительных глаз, Колле чувствовал бы себя вполне комфортно.

Он надел наушники и ещё раз проверил уровни входа на твёрдом диске в системе записи. Всё работало нормально. Микрофоны функционировали безупречно.

Le moment de verite15, подумал он.

И, улыбаясь, закрыл глаза и приготовился насладиться последней беседой, что состоялась в стенах Большой галереи.

Глава 7

Скромное обиталище располагалось в стенах церкви СенСюльпис, на втором её этаже, слева от хоров. Две комнатки с каменными полами и минимумом мебели, на протяжении полутора десятков лет, служили домом сестре Сандрин Биель.