— Софи, — в автоответчике снова звучал голос деда, — я ждал много лет, ждал подходящего момента, когда можно будет тебе сказать. Но теперь, время вышло. Позвони мне в Лувр. Сразу же, как только услышишь это послание. Буду ждать всю ночь. Боюсь, мы оба в опасности. Тебе обязательно надо узнать...
На этом послание обрывалось.
Софи стояла посреди кухни и чувствовала, как её сотрясает мелкая дрожь. Она думала о послании деда, и в голову ей пришло одно лишь приемлемое объяснение.
Это уловка.
Очевидно, деду страшно хотелось увидеть её. Он всё перепробовал. И вот теперь... это. Презрение и отвращение к этому человеку лишь усилилось.
Потом Софи подумала: может, он серьёзно болен и хочет использовать любую возможность, чтобы увидеть внучку в последний раз. Если так, то придумано очень умно.
Моя семья.
Софи стояла в полутьме мужского туалета, и в ушах её звучали отрывки из дневного послания деда. Мы оба — в опасности, Софи. Позвони мне.
Она не позвонила. Даже не собиралась. Теперь, на смену скептицизму пришли другие, столь же безрадостные мысли. Её дед был убит в стенах музея. Но он успел оставить на полу загадочное послание.
Послание для неё. В этом она была уверена.
Софи не понимала значения этого послания, но, тем не менее, была уверена: сам факт, что дед зашифровал его, указывал на то, что последние его слова предназначались ей.
Страстный интерес к криптографии развился у Софи, во многом благодаря тому, что она росла и воспитывалась рядом с Жаком Соньером.
Тот и сам был просто фанатом разных кодов, шифров, головоломок и игр в слова. Сколько воскресений провёл он за составлением криптограмм и разгадыванием кроссвордов в газетах!
Уже в двенадцать лет Софи не составляло труда разгадать любой кроссворд из «Ле монд» без посторонней помощи, а дед стал приучать её решать английские кроссворды, различные математические головоломки и учить основам шифрования.
Софи щёлкала все эти задачки, как орешки. Не случайно она выбрала себе такую профессию, стала шифровальщицей в Центральном управлении судебной полиции.
И вот сегодня Софи, с чисто профессиональной точки зрения, не могла не оценить придумку, с помощью которой её дед использовал простой код, с целью свести двух совершенно незнакомых людей — Софи Невё и Роберта Лэнгдона.
Но, с какой целью?
Судя по растерянному взгляду Роберта Лэнгдона, Софи поняла, что и американец тоже не имеет об этом ни малейшего представления.
— Вы собирались встретиться сегодня с моим дедом, — сказала она. — Зачем?
Теперь Лэнгдон растерялся вконец.
— Его секретарша назначила встречу и, когда звонила, причин не называла, а я не спрашивал. Очевидно, он просто слышал, что я буду выступать с лекцией по языческой иконографии французских соборов, вот и заинтересовался этой темой. Ну и счёл, что нам было бы неплохо встретиться, посидеть, поболтать за выпивкой.
Софи не верилось в это объяснение. Никакой связи не прослеживалось. Да её дед знал о языческой иконографии больше любого другого специалиста в этой области.
К тому же, Жак Соньер был исключительно замкнутым человеком, вовсе не расположенным проводить время в пустопорожней болтовне с залётными американскими профессорами. Разве только у него была веская причина...
Софи вздохнула и решилась на откровенность:
— Дед звонил мне сегодня днем. И сказал, что мы с ним в опасности. Вы имеете представление, что бы это могло означать?
Синие глаза Лэнгдона смотрели встревожено.
— Нет, но, с учётом того, что произошло...
Софи кивнула. С учётом сегодняшних событий, она была бы полной идиоткой, если б не испытывала страха.
Она подошла к маленькому окошку с зеркальным стеклом и выглянула на улицу сквозь переплетение тонких сигнальных проводков, вмонтированных в стекло. Они находились высоко — футах в сорока от земли.
Софи вздохнула и продолжила разглядывать открывшийся перед ней вид. Слева, через Сену, высилась ярко освещённая Эйфелева башня. Прямо впереди — Триумфальная арка.
А справа, на полого закруглённом холме Монмартра, виднелись изящные очертания собора СакреКёр — казалось, отполированный белый камень сам излучал свечение.
Они находились в самой дальней, западной части крыла Денон, граничащей с самой оживленной частью площади Карузель.
Несмотря на поздний час, здесь до сих пор сновали автомобили, а узенький тротуар примыкал вплотную к внешней стене Лувра.