же, требование Учителя показалось невыполнимым.
— Но, эта церковь — как укреплённая крепость. Особенно по ночам. Как я туда попаду?
И тогда уверенным тоном человека, обладающего огромной властью и влиянием, Учитель объяснил ему, как это надо сделать.
Сайлас повесил трубку и почувствовал, как кожу начало покалывать от возбуждения.
Один час, напомнил он себе, благодарный Учителю за то, что тот дал ему возможность наложить на себя епитимью перед тем, как войти в обитель Господа.
Я должен очистить душу от совершённых сегодня грехов.
Впрочем, сегодняшние его грехи были совершены с благой целью. Войны против врагов Господа продолжались веками. Прощение было обеспечено.
Но, несмотря на это, Сайлас знал: отпущение грехов требует жертв.
Он задёрнул шторы, разделся донага и преклонил колени в центре комнаты. Потом опустил глаза и взглянул на подвязку с шипами, охватывающую бедро.
Все истинные последователи «Пути» носили такие подвязки — ремешок, утыканный заострёнными металлическими шипами, которые врезались в плоть, при каждом движении и напоминали о страданиях Иисуса.
Боль помогала также сдерживать плотские порывы.
Хотя, сегодня Сайлас носил свой ремешок дольше положенных двух часов, он понимал: этот день — необычный.
И вот, он ухватывался за пряжку и туже затянул ремешок, морщась от боли, когда шипы ещё глубже впились в плоть.
Закрыл глаза и стал упиваться этой болью, несущей очищение.
Боль только на пользу, мысленно произносил Сайлас слова из священной мантры отца Хосе Мария Эскрива, Учителя всех учителей.
Хотя, сам Эскрива умер в 1975 году, дело его продолжало жить, мудрые его слова продолжали шептать тысячи преданных слуг по всему земному шару, особенно, когда опускались на колени и исполняли священный ритуал, известный под названием «умерщвление плоти».
Затем, Сайлас обернулся и взглянул на грубо сплетённый канат в мелких узелках, аккуратно свёрнутый на полу у его ног. Узелки были запачканы запёкшейся кровью.
Предвкушая ещё более сильную очистительную боль, Сайлас произнёс короткую молитву.
Затем, схватил канат за один конец, зажмурился и хлестнул себя по спине через плечо, чувствуя, как узелки царапают кожу. Снова хлестнул, уже сильнее. И долго продолжал самобичевание.
— Castigo corpus meum6.
И вот, наконец, он почувствовал, как по спине потекла кровь.
Глава 3
Бодрящий апрельский ветерок врывался в открытое окно «Ситроена ZX».
Вот машина проехала мимо здания Оперы, свернула к югу и пересекла Вандомскую площадь.
Сев на пассажирское сиденье, Роберт Лэнгдон рассеянно следил за тем, как мимо него проносится город, и пытался собраться с мыслями.
Перед уходом он, на скорую руку, побрился, принял душ и внешне выглядел вполне презентабельно, но внутреннее беспокойство не улеглось.
Перед глазами всё стоял страшный снимок, тело па полу.
Жак Соньер — мёртв.
Лэнгдон воспринял его смерть, как большую личную утрату.
Несмотря на репутацию человека замкнутого, едва ли не затворника, Соньер пользовался огромным уважением, как истинный ценитель и знаток искусства. И говорить с ним на эту тему можно было до бесконечности.
На лекциях Лэнгдон мог, без устали, цитировать отрывки из его книг о тайных кодах, скрытых в полотнах Пуссена и Тенирса.
Лэнгдон очень ждал этой встречи с Соньером и огорчился, когда куратор не объявился.
И снова в воображении предстал изуродованный труп.
Чтобы Жак Соньер сам с собой такое сделал?..
Както не слишком верилось. И Лэнгдон снова отвернулся к окну, стараясь выбросить страшную картину из головы.
Улочки сужались, становились всё более извилистыми, торговцы катили тележки с засахаренным миндалём, официанты выносили из дверей мешки с мусором и ставили у обочины.
Пара припозднившихся любовников остановилась и сплелась в тесном объятии, словно молодые люди старались согреться в прохладном, пропахшем жасмином весеннем воздухе.
«Ситроен» уверенно пробивался всё дальше и дальше вперёд в этом хаосе, вой сирены разрезал движение, точно ножом.
— Капитан очень обрадовался, когда узнал, что вы ещё не уехали из Парижа, — сказал агент.
Он заговорил с Лэнгдоном впервые после того, как они выехали из отеля.
— Счастливое совпадение.
Но Лэнгдон ни на йоту не чувствовал себя счастливым, а что касается совпадений, то он вообще не слишкомто в них верил.