Дэн Браун

Код да Винчи (Часть 2)

огласке.

Ребёнок Иисуса подорвал бы саму идею Его божественного происхождения, подорвал бы сами основы и устои Христианской церкви, провозгласившей себя единственным связующим звеном между Богом и людьми, единственными вратами, через которые человек может попасть в Царствие Небесное.

— Роза с пятью лепестками... — задумчиво произнесла Софи, разглядывая корешок одной из книг. Точно такой же узор выгравирован на шкатулке палисандрового дерева.

Тибинг взглянул на Лэнгдона и усмехнулся.

— А она — наблюдательная девочка. — Потом обернулся к Софи. — Это символ Грааля, созданный Приоратом. Символ Марии Магдалины. Поскольку имя её было запрещено Церковью, она получила несколько псевдонимов. Её называли Сосудом, чашей Грааля и Розой.

Он сделал паузу.

— Символ Розы напрямую связан с пятиконечной звездой Венеры и Компасом Розы. Кстати, само слово «роза» звучит одинаково в английском, французском, немецком и многих других языках.

— Роза, — вставил Лэнгдон, — является также анаграммой слова «Эрос», в латинском написании «Eros». А Эрос — бог плотской любви в Древней Греции.

Софи удивлённо взглянула на него, а Тибинг продолжил.

— Роза всегда была главным символом женской красоты и сексуальности. В первобытных культах богини пять лепестков символизировали пять ипостасей жизни женщины: рождение, менструация, материнство, менопауза и, наконец, смерть.

Он взглянул на Роберта.

— Возможно, специалисту по символам есть что добавить?

Роберт замялся. Пауза затянулась.

— О Господи! — воскликнул Тибинг. — Эти американцы такие ханжи! — Он обернулся к Софи. — Просто Роберт стесняется вам сказать, что цветок розы напоминает женские гениталии, тот прекрасный бутон, из которого вышло на свет Божий всё человечество.

И если вы когданибудь видели картины Джорджии О'Кифф, вы бы точно поняли, что я имел в виду.

— Главное, — заметил Лэнгдон, подходя к книжным полкам, — что все эти книги объединяет одна, весьма важная мысль.

— Что Иисус был отцом? — неуверенно спросила Софи.

— Да, — ответил Тибинг. — И что Мария Магдалина была тем сосудом, тем священным лоном, что носило Его знатного наследника. По сей день Приорат Сиона почитает Марию Магдалину, как богиню, Грааль, Розу и Богоматерь.

Софи вновь вспомнился ритуал, нечаянной свидетельницей которого она стала в доме деда.

— Согласно Приорату, — продолжил Тибинг, — Мария Магдалина была беременна, когда Христа распяли. Чтоб спасти ещё не рождённое дитя Иисуса, она покинула Святую землю, другого выхода у неё просто не было.

С помощью дяди Иисуса, верного Иосифа Аримафейского, Мария Магдалина тайно бежала во Францию, известную тогда под названием Галлия.

Там она нашла убежище в еврейской общине. Там же, во Франции, родила дочь. Девочку назвали Сарой.

Софи удивлёенно вскинула на него глаза.

— Так они, даже знали имя ребёнка?

— Не только это. Жизни Магдалины и Сары скрупулёзно описаны в хрониках их защитниками.

Следует помнить, что ребёнок Магдалины принадлежал к знатному роду еврейских царей — Давида и Соломона. А потому, евреи, обосновавшиеся во Франции, высоко чтили Магдалину, считали её продолжательницей царского рода.

Множество историков той эпохи составили подробнейшие жизнеописания Марии Магдалины во Франции, упоминалось и о рождении Сары. А затём, составили и её жизнеописание, и генеалогическое древо её потомков.

Софи была поражена.

— Так, значит, существует генеалогическое древо самого Христа?

— Да, разумеется. И эти сведения легли в основу, стали краеугольным камнем документов Сангрил. Подробнейшее генеалогическое древо потомков Христа.

— Но что толку от этих документов? — воскликнула Софи. — Ведь, доказательств никаких. Историки наверняка не могут подтвердить их аутентичность.

Тибинг усмехнулся.

— Не более чем могут подтвердить аутентичность Библии.

— В смысле?

— В том смысле, что история всегда пишется победителями. И когда происходит столкновение двух культур, проигравший, как бы, вычёркивается, а победитель начинает писать новые книга по истории, книги, прославляющие его деяния и унижающие побеждённого противника.

Как однажды сказал Наполеон: «Что есть история, как не басня, в которую договорились поверить?» — Он улыбнулся. — В силу своей природы, история — это всегда односторонняя оценка событий.

Софи подобное никогда в голову, не приходило.