плечо и рассмеялся:
— Вы, должно быть, шутите, сэр?
— Нет, не шучу. Мне срочно нужно в Лондон.
— Отец, это же чартерный рейс! Не такси.
— Я заплачу. Сколько вы хотите? Лондон лишь в часе лёта отсюда, да и курс вам придётся менять не слишком кардинально, поэтому...
— При чём здесь деньги! И потом, отец, на борту есть и другие пассажиры.
— Десять тысяч евро. Прямо сейчас.
Пилот обернулся и удивлённо уставился на епископа.
— Сколько? Да с каких это пор у священников водятся такие деньги?
Арингароса вернулся к своему креслу, открыл черный портфель, достал пачку облигаций. Снова пошел к кабине и протянул пилоту.
— Что это? — спросил тот.
— Облигации Банка Ватикана на предъявителя. Здесь на десять тысяч евро.
Пилот смотрел с сомнением.
— Это то же самое, что наличные.
— Наличные, они и есть наличные. — И пилот решительно протянул пачку обратно. Арингароса ощутил такую слабость, что едва не осел на пол.
— Это вопрос жизни и смерти, — прошептал он. — Вы должны помочь мне. Мне срочно необходимо в Лондон.
Тут пилот заметил толстое золотое кольцо у него на пальце.
— Что, настоящие бриллианты?
— С ним я никак не могу расстаться, — пробормотал Арингароса.
Пилот пожал плечами, отвернулся и уставился на приборную доску.
Арингароса не сводил глаз с любимого кольца, сердце у него разрывалось. Он, того и гляди, потеряет всё, что с ним связано. После продолжительной паузы он медленно стянул кольцо с пальца и положил на приборную доску перед пилотом.
Затем вышел из кабины и вернулся на своё место. Секунд через пятнадцать он почувствовал, как пилот свернул на несколько градусов к северу.
Но, даже это не обрадовало Арингаросу.
А ведь, как всё начиналось, просто замечательно! Изумительно, изящно разработанный план.
И теперь он разваливается, точно карточный домик... и конца этому не видно.
Глава 76
Лэнгдон видел, как потрясли Софи воспоминания о ритуале в доме деда.
Сам же он не переставал удивляться тому, что Софи довелось стать свидетельницей Хиерос гамос, причём, не только полного ритуала, но и участия в нём Жака Соньера... Великого мастера Приората Сиона.
Компания у него была просто блистательная. Да Винчи, Боттичелли, Исаак Ньютон, Виктор Гюго, Жан Кокто...
— Просто не знаю, что вам сказать, — тихо заметил Лэнгдон. В зелёных глазах Софи блестели слёзы.
— Он воспитывал меня, как родную дочь.
Только теперь Лэнгдон заметил в ней перемену. Это было видно по глазам. Выражение отсутствующее, она словно ушла в себя.
Прежде Софи Невё проклинала своего деда. И только теперь увидела ситуацию в совершенно другом свете.
За стеклом иллюминатора быстро светлело, на горизонте появилась малиновокрасная полоска. А земля под ними была попрежнему погружена во тьму.
— Надо бы подкрепиться, дорогие мои!
В салон вошёл Тибинг и, весело улыбаясь, поставил на стол несколько банок колы и коробку крекеров. Затем, извинился за столь скудное угощение: просто давно не пополнял припасов на борту.
— Наш друг монах всё ещё отказывается говорить, — добавил он. — Но, ничего, ему надо дать время.
Он откусил от крекера большой кусок и уставился на листок со стихотворением.
— Итак, милые мои, есть ли идеи? — Он поднял глаза на Софи. — Что пытался сказать этим ваш дедушка? Где, чёрт побери, надгробный камень, которому поклонялись тамплиеры?
Софи лишь молча покачала головой.
Тибинг снова занялся стихотворением, а Лэнгдон вскрыл банку с колой и отвернулся к иллюминатору.
Надгробье тамплиеров — это ключ. Он отпил глоток из жестяной банки. Надгробие, которому поклонялись тамплиеры. Кола оказалась тёплой.
Ночь быстро сдавала позиции, за стеклом становилось всё светлее, и Лэнгдон, наблюдавший за этими превращениями, вдруг увидел внизу поблескивающую морскую гладь. ЛаМанш. Теперь уже скоро.
Видимо, Лэнгдон в глубине души надеялся, что озарение придёт к нему с рассветом, но этого не произошло. Чем светлее становилось за стеклом, тем призрачнее становилась истина.
В ушах звучали строки, написанные пятистопным ямбом, заклинания Хиерос гамос и других священных ритуалов, рёв самолёта.
Надгробие, которому поклонялись тамплиеры.
Самолёт летел совсем низко, когда Лэнгдона вдруг осенило. Он со стуком поставил на стол пустую жестянку от колы.
— Вы мне не поверите, — начал он и обернулся