он; когда упоминала, по всей видимости, Бога, говорила Он; о простых людях говорила с обычной интонацией — он, а о себе тогда, почему-то, сказала тоже как-то необычно — «Я»…
Здесь и далее, используя разные шрифты, я стараюсь подчеркнуть это её особенное смысловое произношение, которое, как вы вскоре поймёте, обладало сакральным внутренним значением.
Тогда же, ещё не зная этого значения, я, взглянув на Лену, просто сказал:
— Действительно, меня ты уже знаешь. Но знать всех — невозможно. Даже жизни не хватит, чтобы перезнакомиться со всеми этими людьми и пообщаться с ними. Наша жизнь — так коротка, Леночка.
Она улыбнулась и ничего не ответила. Она взяла мою руку обеими своими и прильнула щекой к моему локтю. Так мы и стояли некоторое время.
Потом, я другой своей рукой погладил её по волосам. Она опять заговорила. Тихо, самозабвенно и пылко она произнесла:
— Счастье — это море. Счастье — это Вселенная в зрачке каждого глаза. Счастье — это бьющееся сердце в груди ближнего.
Это — музыка природы в тишине горного леса. Это — журчание ручья. Счастье — это ты, Максим; это — Олег.
Счастье — когда я могу видеть вас, когда я могу видеть их — она вновь показала рукой на пляж.
Потом тихо воскликнула — О, Боже, сколько света! Неужели ты не видишь, Максим? Свет везде! О, Боже, сколько света...
Она отпустила мою руку, и, обратив свои ладони к солнцу, закружилась. Она кружилась, и смотрела в небо, на огненный шар и облака.
Она говорила удивительные слова, а я заворожено слушал её — кружащуюся маленькую красавицу:
— Песок окутан светом. Небо золотое. Твои волосы, твои глаза, Максим, залиты светом. Свет окружает нас. Счастье окружает нас. Мы утопаем в волнах этого счастья, как в океане.
Но люди не чувствуют, они не видят. Ты не видишь, Максим, что счастье заливает всю Планету... В этом счастье живут наши души, и если ты знаешь свою душу, ты знаешь всех...
Уже тогда эти слова показались мне слишком необычными, тем более, для языка девятилетней девочки. Может ли ребёнок сказать такое? Может ли?
Если бы я своими ушами не услышал вышесказанное непосредственно от Лены, никогда бы не поверил, что это — слова маленького ребёнка...
Может быть, действительно, мы многое не знаем о наших детях? И, наверное, потому, что «наши дети — не наши...».
Они рождаются и живут возле нас, а мы даже не представляем, что целый мир, гигантский и своеобразный мир спустился на Землю и заключил в себя в ребёнке.
Этот мир — душа человека, но мы относимся к детям не как к душам, а как к телесным оболочкам. Мы не видим душу, мы замечаем только тело.
И, не в результате ли именно такой невнимательности, погибают в наших детях гении и великие мыслители, творцы и создатели?
Погибает способность видеть океан счастья, о котором говорила мне Лена, и жить в нём...
Это — другая жизнь, другой мир; это — пространство, незнакомое нашей цивилизации и большинству её отпрысков, потому что большая часть общества заблудилась и ищет счастья не там, где оно действительно есть.
По крайней мере, так показалось мне, когда я увидел другую жизнь, услышал и почувствовал её в глазах Лены, в её поступках и словах, во всей красоте, которая царила рядом с малышкой.
Другая жизнь постепенно приоткрывалась и мне, преподнося свои шокирующие грани ровно настолько, насколько хватало во мне силы понимать её.
Стараясь понять, я остро нуждался в обществе смуглого мужчины с пшеничными волосами и его маленькой красавицы— дочки.
Их присутствие казалось мне необходимым из-за множества накопившихся вопросов…
Да, события последующей жизни приносили мне много вопросов. Судите сами…
* * *
Мне снился сон. Невероятно красивый и чёткий сон.
Я видел себя где-то на природе, на лесной полянке, среди благоухающей травы и тысяч цветов необычных и ярких красок.
Полянку окружали хвойные деревья, как будто светящиеся изумрудной зеленью — настолько насыщенным был цвет их кроны.
Пели птицы, стрекотали кузнечики — мне это было ясно слышно в моём сне.
Помню, что просто и беззаботно я гулял по полянке, вдыхая запах лесных трав и любуясь красотой леса, когда, вдруг, зазвучали голоса.