Максим Жуковец

Ясный День

пророках, о космосе, планетах, звёздах, о летающих тарелках — в общем, всего не перечислишь.

Мне было настолько интересно слушать Нату и Лену, настолько увлекательно о чём-то рассказывать им, что я, порой, забывал, где нахожусь.

Девочки, определённо, умели каким-то образом очаровывать, увлекать, заинтересовывать собеседника; умели не просто болтать, но соединяться с тобой во время разговора, чувствовать тебя, понимать твои мысли, понимать всё, что ты хочешь сказать.

Они могли принимать человека, как самих себя, при этом, оставаясь самими собой…

Правда, вскоре я понял, что это — только один из многих их талантов, причём, те другие, о которых я пока ещё ничего не знал, были…

Ну, вот опять я забегаю вперёд. Простите, сейчас исправлюсь.

Лена и Ната совершенно не уставали после изнурительных переходов через перевалы.

Часто видя, как я выдыхаюсь, они забирали у меня огромный рюкзак и по несколько часов тащили его сами.

При этом, у девочек даже не нарушался вечно спокойный дыхательный цикл, в то время, как с меня, идущего налегке, градом лился пот, и лёгкие в моей груди отказывались работать.

Тёплых вещей и еды, именно у Наты, с собой тоже не было. Выяснилось, что она в этом просто не нуждается.

Ни разу не видя её принимающей пищу, на третий день путешествия, я начал всерьёз беспокоиться и уговаривать девочку покушать, на что она, улыбаясь и сияя здоровьем десятерых сытых молодцев, отвечала:

«Не хлебом единым жив человек. Смотри на меня, Максим — я, как живое доказательство этих слов».

Что тут скажешь? Мои глаза не обманывали меня, я видел, что пища девочке не нужна.

Она могла иногда испить воды из родника, съесть немного ягод, орехов или какую-нибудь сорванную травинку, но, разве это можно назвать здоровым питанием?

Вопрос — откуда она черпала энергию, питаясь вот так — для меня, долгое время, оставался загадкой.

Эта загадка оказалась не единственной. Выяснилось, что девочке не страшны холод и заморозки горных ночей.

В то время, как мы, с другими детьми, одев тёплые куртки и шапки, кутаясь в шерстяные одеяла, всё же, мёрзли в двух палатках, пытаясь заснуть, Ната могла пролежать всю ночь на голой земле, в лёгком платьице, безо всякого ощущения дискомфорта.

Я сам видел, как она, в своём «бумажном» сарафане беззаботно и с улыбкой спала, лёжа на покрытой инеем утренней предрассветной траве. Но, это ещё не всё.

Однажды, выйдя ночью, я заметил мягкое, если можно так выразиться, свечение на поляне.

Подойдя ближе с вопросом — что это может быть? — я сперва вздрогнул от поражающей и чудесной картины…

Ната лежала на травяном ковре, её волосы золотой шалью распались под ней, и…

Тысячами синих искорок-молний её волосы сверкали в ночной мгле, освещая прекрасное лицо девочки.

Это было похоже на чудесные эпизоды из какого-нибудь фантастического фильма об электрической отроковице…

Едва не проглотив язык от удивления, я, словно сомнамбула, удалился обратно в палатку, забыв, что собирался в туалет.

Поражённый увиденным, я долго не мог заснуть в ту ночь, и ворочался, пока лежащий рядом Арам сонным голосом не поинтересовался, в чём дело.

— Там Ната… У неё волосы, это самое… Они…

— Светятся синими огоньками?

— Да, да…

— А, не удивляйся. С ней часто такое бывает… Вот ты думаешь, она сейчас спит?

— Что же она делает, если не спит?

— Она почти никогда не спит. Иногда лежит неподвижно, как спит, но, если по-настоящему, то не спит. У неё не бьётся сердце, она совсем не дышит. Если раскрыть её глаз и посмотреть, то не увидишь зрачка. Зрачки у неё заворачиваются глубоко наверх.

— Что же это с ней происходит?

— Это — Музыка Восхода.

— Музыка Восхода?

— Да. Ещё это называется «Ясный День».

— Что это такое?

— Они говорят, что это такое состояние…

— Но, она же… ты сказал, что у неё не работает сердце… Это не что иное, как смерть!

— Да, один раз врач сказал, что это смерть. Но это не смерть. Говорю тебе — это состояние такое.