Дети цветут своей юной красотой.
Задумавшись, я смотрю на них. Какая сила делает этих детей непохожими на миллионы таких же, как они? Что сокрыто в них, что спрятано?
Их постоянно окружает какое-то светлое поле. Мне кажется, что сейчас я чувствую его. Вокруг детей витает радостное ликование.
Оно похоже на ликование солнца, скрывающегося за блистающим океанским горизонтом.
Это солнце уходит, но оставляет на морском ковре огненную дорожку, как будто бы зовя в своё лучистое огненное закатное счастье: «Пошли со мной?» И так хочется пойти. Так хочется.
Маленькие солнца сидят сейчас с нами у костра. Люди тянутся к ним, потому что они согревают. В этом и сила красоты.
Красота согревает. Согревает настолько, что лёд зла тает, и ты становишься добрым.
Я — абсолютно добр уже несколько дней. Я добр без перерыва на сон или обед. Я добр даже во сне.
Все эти несколько дней мне снятся чудесные сны. Мне снятся цветы. Мне снятся ангелы. Мне снится солнце.
И хочется, чтобы только такие сны видели окружающие нас люди с их не зачерствевшими сердцами.
Там, в Москве, многие не знают, что такое лес. Многие никогда не пили живую воду из горного озера. Никогда не кормили белочку с руки.
Никогда не слышали свободного крика сокола и не видели парящего в небе величественного орла.
Они не ощущали на себе тёплую руку Природы, этой доброй заботливой Мамы планеты Земля.
Но, несмотря на всё это, сердца людей дышат.
Они всё ещё живые, и никакая кровь телевизоров, никакой разврат бульварных газет, ни суета рабочих будней, ни однообразие городского быта не смогли заглушить их жизнь.
Как прекрасно такое бессилие чего-то злого перед чем-то добрым, перед каким-то единственно светлым началом одушевляющим каждого из нас…
Леночка, как будто, чувствует мои мысли. Она оборачивается, и наши глаза встречаются… Мы улыбаемся друг другу… ночь, но мне кажется, что светит солнце…
Звучит гитара. Знакомая, лёгкая и замечательная мелодия. Мы все подхватываем её. Мы поем:
Ничего на свете лучше нету,
Чем бродить, друзья, по белу свету.
Тем, кто дружен, не страшны тревоги.
Нам любые дороги…
Некоторое время спустя, нам надоедает петь. Молодёжь включает магнитофон, и многие уходят танцевать.
Я остаюсь. Мне больше нравится смотреть на костёр. Иногда я поглядываю на танцующих людей. Это мне нравится не меньше…
Кирилл уже танцует с какой-то девочкой, а застенчивый Андрей, потупив голову, стоит в сторонке.
К нему подходит очаровательная москвичка. Настолько очаровательная, что Кирилл забывает о своей партнерше и разевает рот…
Москвичка просит Андрея потанцевать с ней. Она чуть старше его. Может быть, от этого стеснение мальчика становится ещё большим — он отказывается и уходит в подлунную тень деревьев.
Там он садится на бревно — спиной к танцующим. Растерянная девочка стоит, не зная, что делать.
Нерешительно она подходит к бревну… Потом, садится рядом с Андреем… Вижу, как удивлённый Кирилл чешет голову, глядя в то место из-за плеча своей пары…
Я усмехаюсь про себя. Этот Кирилл напоминает мне Джима Керри. Внешность очень схожая, и такой же смешной, правда, нисколечко не кривляется, что, конечно же, к лучшему…
Замечаю, что Ната тоже осталась. Возле костра сидят ещё двое мужчин и пожилая женщина, но никто больше не обращает на нас с Натой внимания.
Девочка берёт лежащую у бревна шестиструнную гитару. Она слегка перебирает пальцами по медным струнам, издавая тем самым тихие мелодии.
Она иногда смотрит на меня. Её глаза выражают вдохновение.
К Нате подходит Валера. Если точнее, он не идёт, а ковыляет. У мальчика что-то с опорно-двигательным аппаратом. Какая-то болезнь, неизвестный мне порок.
Валера садится рядом с Натой. Он молчит. Наверное, думает, что сказать. Наконец, он спрашивает:
— Ты что, умеешь играть?
— Да, — отвечает девочка, тепло улыбаясь.
При этом, она принимается исполнять нечто красивое, по-настоящему ласкающее слух, так что я и Валера заслушиваемся.
Но, во время игры, она всё время смотрит Валере в глаза. Теплым взглядом, будто бы согревая.