Максим Жуковец

Ясный День

воле, и маленькое солнышко с раннего детства начинает выводить в своём сознании мнение о собственной неполноценности, о собственной невсесильности и уязвимости.

Вера, способная воистину свернуть горы, могучая и титаническая вера в себя, присущая человеку — Сыну, меняется на робость неуверенность, запуганность.

Родина, с этого момента, отходит на задний план, перистые облака сменяются кучевыми.

Чем больше насилия, тем сильнее подсознание будет развивать мышление в рабском направлении, творя из Человека механическую деталь Системы, где каждый проживает, не живёт, а проживает, свою жизнь, делая всё не в согласии с собственной природой, что лежит в основе всякого страдания…

Ребёнок идёт в детский садик — за него это решили родители, ведь, они считают, что ребёнок имеет, в большинстве своём, глупые и неразумные желания.

В садике, опять-таки, за ребёнка уже решено, что он будет делать. И даже играться нужно под наблюдением воспитателей, ограничивающих игру, в соответствии с собственными заблуждениями.

Это, конечно же, никуда не годится, но это — ещё не всё.

Ребёнок идет в школу, что снова решено за него. Там он вынужден исполнять нелепые правила поведения и мышления, больше подходящие не столько для храма, преподающего Знания, сколько для инкубатора по разведению бройлерных цыплят…

И если ребёнок, повинуясь велениям духа, протестует против этих инкубаторских требований, его публично осуждают, винят, унижают, и даже наказывают.

С тех пор, у него появляется страх перед школой, страх перед ней, как перед местом, где над ним могут посмеяться, унизить, показать всю его несостоятельность и неполноценность.

Я видел — многие школьники испытывают такие чувства, и поэтому, идут на занятия, как на каторгу. Для многих поход в школу — просто ужасная пытка, но их, увы, никто не понимает. Им приказывают: «Иди!», и они идут…

У некоторых появляется азарт к учёбе, но не из-за интереса, а, как стремление получать отличные оценки. Пусть я знаю плохо, пусть списал, пусть не понял, но зазубрил — лишь бы поставили пять.

Это — самое главное для ученика, и сами знания, и наличие их понимания — внутреннего принятия, для большинства становятся вопросом второстепенным.

Поэтому, заканчивая школу, большинство имеет крупный запас информации, почти все составляющие которого им не поняты или приняты к сведению лишь поверхностно.

Со временем, запас истощится и останутся наиболее яркие образы — те малочисленные пункты программы, которые удалось осознать, принять сознанием, как часть себя.

Теперь, подумайте сами, чем мы занимались в школе целые десять лет, если наш рассказ о всех темах, нами последовательно изученных, займёт, в лучшем случае, лишь несколько часов.

Стремясь к наглядности, скажу — для многих такие слова, как валентность, электромагнетизм, дисперсия, интегрирование, вакуоль, Коминтерн, Византийская Империя, и многие тысячи других понятий, заимствованных из школьной программы, остались тем же, чем были до начала обучения — тёмным лесом.

Это — естественно, ведь, мы — лишь зазубрили формулировки и темы, не пытаясь понять их суть и значение.

Это, как дерево без корня, как дом без фундамента, как река, вдруг лишённая русла и начального источника.

И, так как всё, не имеющее основания, в Природе лишается жизни, так же и наши «знания» с годами сотрутся из памяти, как мел стирается влажной тряпкой со школьной доски.

Многие скажут: «Что поделаешь, такова система образования».

Нужно срочно что-то делать, ибо, разве такая система, сама по себе, не является убийством души?

Разве она не приучает с детского возраста к бескачественной, бездушной, мёртвой работе?

Разве это не корень безответственности, недобросовестности, воровства, и прочего из мрачного пантеона пустых?

Не кажется ли вам, что такую систему можно сравнить с лентой конвейера, на которую, как на дьявольский жертвенник, кладут Сына, а на выходе получают мертвеца, раба Тени6?

После школы человеку, якобы, предоставляется полная свобода в выборе своего будущего.

Но, что может выбрать рабское мышление, как не один из путей Системы, его воспитавшей? Путей к одному. К посредственному влачению жизни в норе дальнейших рабства, однообразия и безысходности.