Максим Жуковец

Ясный День

— Лена, — я пытаюсь внятно говорить, но разговор получается только сквозь всхлипы плача. — Лена… Там… т-там…

— Я это уже видела, Максим. Я знаю, — она отвечает, а мне неожиданно вспоминается седая прядь в её волосах… Белая, как снег, прядь…

— Ты видела? — переспрашиваю я.

— Да, Максим. Я знаю, как это больно…

Постепенно я успокаиваюсь. Плач и рыдания проходят. Лена всё ещё гладит меня, придерживая мою голову. Слышу спокойное и размеренное дыхание девочки. Ощущаю благовонный аромат, исходящий от её тела. Сам же я вспотел.

— Что ты чувствуешь после показанного тебе, Максим? — спрашивает Лена.

Что я чувствую? Можно ли описать ту великую скорбь, наполняющую сейчас моё сердце? Что может чувствовать человек, видящий, как те, кого он сильно любит, убивают себя и друг друга? И в то же время складывается в сердце какое-то особое, новое чувство. Оно похоже на сострадание…

Оно разгорается, как пламя, превращаясь в безмерное желание помочь планете, помочь во что бы то ни стало; спасти её, спасти каждого человека. Как же я хочу помочь! И Лена, словно читая мои мысли, произносит:

— Тень можно уничтожить… Тень можно уничтожить на всей планете «Земля».

— Как? — спрашиваю я.

— Существует совершенное оружие против Тени, Максим.

— Что это за оружие?

— Золотое Сердце.

— … Не понимаю.

— В вашем обществе об этом мало что известно. Но я покажу, и ты поймёшь, — ласково прижав мою голову к своей груди, она продолжает: — Закрой глаза и расслабься… Вот так… А теперь, прислушайся. Прислушайся, Максим.

От её объятий мне становится легко и тепло. Я почти полностью успокаиваюсь, чувствуя защищённость и абсолютную безопасность.

Меня успокаивает биение её сердца. Я улавливаю мягкий и размеренный пульс, я вслушиваюсь в него и мне становится всё лучше…

Вижу паперть кладбища. Ночь, темно и поначалу едва удаётся разглядеть маленькую детскую фигурку, обнявшую крест с надгробием. Это маленький мальчик.

Неизвестно откуда, но я узнаю, что во время теракта взорвалось СВУ, и у мальчика погибла мама. Он оказался в приюте. Там ему очень плохо. И очень не хватает материнской доброты, доброй мамы рядом.

Сегодня ночью он убежал из приюта, убежал на кладбище — к маме. И даже о страхе он забыл, он только плачет, уткнувшись маленькой головкой в холодный камень могильной плиты. Он тихо шепчет:

— Мама, мамочка… — и опять плачет.

От такой картины мне сперва тоже становится грустно, но Лена говорит:

— Не надо волноваться, Максим. Лучше научись делать так…

Вижу, как возле мальчика, прямо в воздухе, вырисовываются контуры небольшой фигуры. По мере их становления более чёткими, они обретают цвет и форму… Это контуры сердца…

Бело-золотое сердце появляется в воздухе над мальчиком, освещая сумрак ночи лучами яркого света. Сердце пульсирует, от него постоянно отделяются круги света.

Они растут, как волны от брошенного в воду камня. Они медленно расходятся от сердца, касаясь мальчика, уходя в него…

Мальчик ещё не видит этой необычайно сказочной картины, но его сердце уже почувствовало. Плач утихает. Малыш успокаивается. Он садится возле могилки, вытирая руками слёзы.

Потом он оглядывается. Он смотрит вверх, но сияющего сердца, видимо не замечает. Но он чувствует его, потому что спрашивает:

— Мама… Это ты?

Вслушиваясь в тишину, в глубокую тишину ночи, малыш находит в ней лишь одному ему ведомые ответы:

— Мне так грустно без тебя, мамочка. Почему ты оставила меня одного?

— Быть сильным? Но ведь… Но я же… Как же без тебя?

— Да… Я понимаю… Ты права…

Так он искренне говорит с кем-то, как будто бы с этим золотым сердцем… Говорит на незнакомом языке, но — странное дело — мне понятно каждое слово.

Правда, ответы на реплики мальчика мне не слышны. Они слышны только ему. И, в процессе разговора, лицо малыша преображается.

В голосе появляются решимость и даже нотки радости. Той радости, которая посещает детей в предновогоднюю ночь. Эта радость, чистая и ликующая, сейчас исходит от золотого сердца, и мальчик просто наполняется ею, как замёрзший человек, подойдя к костру, наполняется теплом от огня.