Максим Жуковец

Ясный День

льву: «Посмотри наверх. Это великие Цари наблюдают за тобой сверху»…

Как много за нашим миром неизвестных, захватывающих тайн. Как много чудесных приключений, похожих на самое лучезарное детство.

Как много чистой, непорочной Любви, встречающейся, как цветок белой лилии или как целое ромашковое поле.

И как окостенели наши мозги, если мы согласились променять всё это на жизнь в каменных коробках, на бумажные подачки, которые там, у нас, называются зарплатой, на бутылку пива и телевизор, на тряпки, называемые одеждой, разделённые по категориям на модные и уже нет, на машину и гараж с дачей, на грязный секс, когда он или она уже почти не помнят, что такое — трепетать от чистой и юной первой Любви.

Люди забыли свою Любовь. Люди, мы с Вами забыли свою самую первую, самую чистую Любовь. Мы живём в мире, где Любовь совершенно забыта!.. Она забыта, люди!.. И не бежать нужно из такого мира, а исправлять его.

Ведь, при нашем участии, он и построен. Мы сами его и построили. Так что же теперь — напакостить — напакостили, а убирать за собой кто будет?

Да и не убежишь от этого никуда, потому что это, прежде всего, в нас. От себя не убежишь, от себя не спрячешься ни в какой, даже в самой глухой, точке земного шара.

Только исправив всё вокруг, мы исправим себя. Вот поэтому я и не останусь. Я просто не достоин здесь оставаться. Я уйду. Надо убирать за собой… Я уйду.

«Я уйду! — сказал я про себя и даже кулаком по земле ударил. Лена повернулась и посмотрела на меня. Она внимательно меня разглядывала — я видел это боковым зрением.

Потом, она прильнула ко мне и обняла меня опять. Она сделала это очень ласково и нежно, но было в её движениях что-то ещё…

Было похоже, что она прощается… Я с недоумением глянул на неё, а она, грустно улыбнувшись, спросила:

— Можно, я поцелую тебя на прощание, Максим?

— На прощание? Ты уже уходишь?..

Она прикоснулась губами к моей щеке и прошептала:

— Я не хотела, но ты сам решил… Боже мой, я сейчас наделаю глупостей и оставлю тебя. Вопреки воле твоего «Я» оставлю…

— Чего? — опешил я.

— Да так, ничего… Прощай, Максим… Мы с тобой ещё встретимся… Обязательно встретимся… Я всегда буду любить тебя… — последнее, что я увидел, это её глаза. Она плакала…

* * *

Да, вот так и закончилась моя прогулка. Я пришёл в себя на морском побережье, ровно в том времени и в том месте, с которых начинается эта книга.

И в прямом, и в переносном смысле я снова был там — на берегу новомихайловского пляжа… Я стоял на мокром песке, и ласковые волны омывали мои ноги…

— Эй, парень…

Я оглянулся. Там стоял какой-то дед и озабоченно рассматривал меня.

— Парень, с тобой, это… Слышь, всё нормально, парень? — спросил он.

— Да, — ответил я ему.

— Ты чё тут уже час, наверное, как вкопанный, стоишь… Я туда шёл — стоишь, обратно иду — стоишь…

— Час стою? Вы говорите, что я стою тут уже час?

Дед посмотрел на меня, как на умалишенного и, поцикав, покачал головой. У него были красные глаза и взъерошенные волосы. Одежда такая поношенная, грязная… В общем, бомж или алкоголик…

— У тебя точно репу рвет, брат,– сказал он. — Я и сам такой псих. Слышь, меня Михалычем зовут… Слышь? Чё молчишь?

— Меня — Максим.

— У тебя воздух есть? Пойдем — за знакомство.

— Я не пью…

— Не пьёшь?

— Нет.

У меня в голове никак не укладывалось, я никак не мог понять, что же произошло… А дед всё не унимался. Мне хотелось побыть одному, а он привязался, как банный лист:

— Слышь, ты это, как тебя там… Дай денег брат. Слышь? Ты чё, опять, это, отключаешься? Эй?

— Дед, отстань, не до тебя…

Он замолчал. Обиженно посмотрев на меня, он злобно спросил:

— Чё, и рубля не дашь?

— Я отдал ему всё, что было в моих карманах… Я уходил к турбазе, а он ещё долго стоял и благословлял меня, крестя, вспоминая Иисуса и всех святых.

И мне захотелось тоже что-то сделать для него хорошее, такое, чтоб от души… Но что я мог сделать?.. Я только повернулся и помахал ему рукой…

* * *