Максим Жуковец

Ясный День

посмотрел вниз и увидел Лену. Она улыбнулась мне, потом, присев, подняла с земли упавший цветок и вложила его в мою руку.

— Не злись на него, пожалуйста, Максим. Лучше пожалей его, пожалуйста — просила она, как-то странно произнося местоимения «него», «его»…

Я тогда не обратил на это странное произношение особого внимания, потому что сама просьба меня удивила.

— Почему я должен его жалеть?

— Потому что он — жалкий.

— Но, почему, Леночка?

— Потому что он злой. Потому что у него глаза пустые.

— Ну и что же?

— Это значит, что он никого не любит. Он не любит лес. Он не любит небо и звёзды. И море не любит. И людей. У него нет любимых...

— За что же его жалеть, Леночка? За то, что он никого и ничего не любит?

— Да. Потому что его тоже никто не любит.

С самого начала этого разговора у меня уже была заготовлена для маленькой девочки обширная нравоучительная проповедь о злых людях и о том, что если их жалеть то они усядутся на голову, и о том, что добро должно быть с кулаками и ещё много всего прочего.

Но, последняя её фраза, произнесённая с особой интонацией, с интонацией неописуемого участия поразила меня.

И я вдруг понял, как тяжело жить тому человеку, который недавно прошёл мимо нас.

Правда, чистая правда, что его никто не любит. Никто во всём белом свете.

Потому что любить могут живые люди. В глазах которых ещё горит огонь, глаза которых не абсолютно пусты.

Но живые люди избегают мертвецов, подобных этому человеку.

Живым людям — невыносимо с такими. И поэтому, мертвецы — одиноки. Абсолютно одиноки. Во всём белом свете одни.

Напрашивался ещё один вывод. Чем больше ты любишь, тем больше любят тебя, тем счастливее ты себя чувствуешь.

Я вспомнил слова: «Возлюби ближнего своего»... И поразился опять.

В этих трёх словах, в трёх простых словах — великая формула счастья.

Ближний — это тот, кто тебе дорог. Одни считают ближними свою семью, другие — семью и друзей, третьи — улицу, четвёртые — город.

Есть такие, для которых дорог целый народ. Наверное, такие есть. Может, есть и такие, для которых ближний — это любой человек.

А может быть не только человек? А может быть, вообще всё, что рядом? И возможно, что говоря: «Возлюби...», под словом «ближний», Он имел в виду весь мир.

Любить, самозабвенно любить весь мир — не это ли счастье? Ведь, тогда весь мир будет самозабвенно любить тебя...

Я посмотрел на Лену и пожалел в душе оскорбившего меня человека. Потом я подумал:

«Откуда же, в столь ещё маленькой девочке такое большое, огромное понимание человека? Откуда? Может быть прав Олег, говоря: «Она не моя?»

Может быть, считая так, он отдаёт её на воспитание кому-то другому, Ему? Тому, кто живет в Солнце. В загадочном этом Солнце».

— Чего мы ждём? — спросил успевший догнать нас Олег.

— Тебя — сказали мы с Леной хором.

Он улыбнулся и мы пошли дальше. Мы с Леной забыли про злого человека.

И опять принялись раздавать цветы. И опять стало хорошо.

Необыкновенное счастье опять расцветало в сердце чудесной музыкой, той, которую я уже слышал когда-то. Когда-то в детстве…

Глава 3. Имя

«Это слово, которое не есть слово, однажды было распространено

по всему земному шару, и оно, всё ещё сохраняется, как отдалённое

замирающее эхо в сердцах некоторых привилегированных людей…»

Е.П. Блаватская «Разоблачённая Изида»

Мы спустились к пляжу. Тёплая музыка из детства окутала моё сердце ласковой пеленой.

Ретроспектива счастливых кадров из ленты детства любвеобильной волной захлестнула сознание, и я превратился в маленького ребёнка.

Все проблемы, заботы, страхи и комплексы оставили меня. У Лены же их, судя по всему, просто не было. И поэтому мы с ней веселились, как могли.

Раздарив все цветы, мы принялись петь песни. Сначала мы спели на пару песенку из детского фильма «Красная шапочка».

У нас это очень мило получилось, и люди улыбались, когда мы вместе с Леной в мотиве повторяли слова внучки-путешественницы, носившей красный головной убор:

А-а, в Африке горы вот такой вышины