Григорий Климов

Песнь победителя (Часть 2)

Деятельность его подразделений охватывала по карте район, равный по величине среднему европейскому государству. О боевых делах его частей сообщалось в сводках Совинформбюро. Он уже не перечислял своих орденов, а только коротко упомянул, что ему присвоено звание Героя Советского Союза.

Мой друг-соперник действительно сделал карьеру. Андрей любил похвастаться, но никогда не врал. К тому времени в русской душе произошли большие перемены и я искренне гордился подвигами Андрея. В конце письма он сообщал, что передвигается вместе с наступающим фронтом на запад в район Прибалтики, что работа там трудная и возможен перерыв в нашей переписке.

С тех пор я ничего не слышал об Андрее Ковтун. Я с грустью подумал, что его голова всё-таки оказалась в кустах, и мысленно поставил крест над его именем.

И вот теперь Андрей снова передо мной живой и невредимый, воскресший из мёртвых. В моём представлении умер чудаковатый парень, мечтавший о великих подвигах. Сейчас передо мной стоит мужчина в расцвете лет. На его груди поверх несколько рядов орденских лент поблескивает золотом пятиконечная граненая звезда — высший знак воинской доблести Советского Союза.

Его фигура дышит спокойной уверенностью человека, привыкшего командовать, черты лица потеряли юношескую угловатость и приобрели своеобразную мужественную красоту. Только характер у Андрея не изменился. Выдумал сюрприз, от которого у меня сердце в пятки опустилось.

«Давно мы с тобой, братик, не видались. Принимай дорогого гостя!» — говорит Андрей незнакомым для меня голосом. В его тоне налет покровительственности, как будто он привык говорить с людьми сверху вниз.

Злые годы мчатся вскачь, так и не видишь, как летит время. Только вот встретившись со старым приятелем, чувствуешь, сколько воды утекло с тех беззаботных студенческих лет.

«Гость ты действительно редкий», — говорю я. — «Только чего ты меня раньше не предупредил. Сейчас я даже и не соображу, как нам отпраздновать твоё воскресение из мёртвых. Почему ты не писал?»

«Знаешь что такое — спецзадание? Я два года даже матери писать не мог. Ну, а ты как живешь? Женился — или всё ещё на подножном корму?»

Андрей ходит по комнате, твёрдо ступая сапогами по ковру и засунув руки в карманы синих галифе. Жизнь научила маленького утёнка крепко стоять на собственных ногах. Раньше на стуле рядом с моим чертёжным столом он чувствовал себя не так уверенно.

«Ну, а теперь рассказывай все по порядку», — говорит Андрей, усаживаясь в кресло между письменным столом и книжным шкафом.

«Как воевал?»

«Как и все», — отвечаю я.

Я ещё не пришел в себя от неожиданности и чувствую некоторую неловкость. Андрей так изменился за эти годы, найдем ли мы теперь общий язык.

«Люди воевали по разному», — звучит голос Андрея. «Знаешь, умный наживается, а дурак навоюется. Впрочем, это уже дело прошлого. Какие у тебя планы на будущее?»

«Завтра встаю к десяти часам на работу» — говорю я.

«Это похвально. Значит ты по-прежнему реалист».

Наш разговор натянут и неестественен. Странно, как время стирает былую задушевность и близость юношеских лет.

«Эх, хорошее было время — студенческие годы. Кажется, тысячу лет с того времени прошло» — говорит задумчиво Андрей, как бы угадывая мои мысли. — «Скажи, чем кончилось дело с Галиной? Я был уверен, что встречу её твоей женой».

Андрей не забыл нашу принцессу студенческих лет. Да и мне приятно это воспоминание безоблачных дней. Так полузаметённые ветром следы маленькой ножки на прибрежном песке будят в нашем сердце милые расплывчатые образы. След на песке дарит нам сладкий, как дым опиума, сон улетевшей мечты. След на песке, далёкое море, солнечный ветер. Лечь бы на этом песке и смотреть в голубое ничто.

Некоторое время мы сидим молча. Я предлагаю Андрею сигарету, он отказывается.

«Ты что — так и не научился курить?» — спрашиваю я.

«Нет, пробовал в лесах со скуки, но не прививается» — отвечает он.

Я знаю, что раньше Андрей органически не переносил спиртных напитков. Когда я поставил перед ним бутылку с яркой этикеткой, он начал изучать её со всех сторон, как будто это было лекарство.

«Мой главный недостаток — не могу пить» — говорит он. — «Дома у меня лежат коллекционные вина из подвалов Геринга — так и не трогаю. А часто трудно приходится. Другие пососут бутылку и забываются, мне же это не помогает».